Ночь империи

Богомолова Дарья

Тот факт, что они знали друг друга достаточно долго, заставлял задуматься о возможном подвохе, таившемся в условиях, но принцессу необходимо было сдвинуть и занять чем-то, кроме Эрейи. Взвесив все «за» и «против», Айорг ответил на рукопожатие.

4.

Первый из Великих генералов или нет, а свой дом он все же любил больше – это Самаэль понял именно на похоронах. Сам себе не мог объяснить, почему именно на них, но смирился, и, как только появилась возможность, подобно недовольной змее уполз в своё логово. Он был почти уверен, что его пытался поймать, чтобы опять зудеть над ухом – теперь на тему должностей – Сонрэ, потом пытались обратить на себя внимание главы ведомств, но первый тави успешно проигнорировал

всех, на всякий случай проверил уровень безопасности на поминках, должных начаться после сожжения тела, и с чистой совестью убыл.

По счастливому стечению обстоятельств первый среди Великих должен был заботиться о том, чтобы никто не вздумал ранить высшие чины, но при этом не обязан был, подобно военным старых времён, слоняться туда-сюда на приёме: назначал ответственного, в красках расписывал, что будет, если кто-то из важных людей империи и других государств вернётся хотя бы с царапиной, и уходил.

Если задумываться, к такому не сложно было привыкнуть. Самаэлю даже нравилось: он мог, в отличие от Эммериха с Каджаром и прочими, выполнить свою роль и удалиться в дом, где можно было стянуть с себя многочисленные одежды, оставить только домашние штаны с рубахой и тот самый халат, которому шёл уже не первый год, но который был любим столь нежною любовью, что рука не поднималась сделать ничего, кроме как порой подлатать начинавшие растрёпываться рукава. Этот халат был первой из двух причин, по которым Самаэль Гринд научился шить, но ни про первую, ни про вторую, он предпочитал не рассказывать никому.

Особняк был сравнительно небольшой – если сравнивать с дворцом и теми монстрами, которых себе выстраивали многие представители высшего света. У многих из них не повернулся бы язык назвать двухэтажную постройку, выполненную внутри целиком из дерева, особняком.

Облицованный камнем, он казался холодным и строгим точно так же, как и Джанмариа Гринд, прежде владевший этим местом. Полукруглое крыльцо окаймлялось столпами, в которых были высечены гравировки, изображавшие сюжеты из Тишура, являвшегося для каждого верующего главным постулатом в жизни. В юности Самаэлю, не верившему в божественность Первородных, и так до сих пор и не поверившему, было смешно проходить через это место. Юнцом у него возникало ощущение, что он нарушает какой-то неписаный запрет, проходя мимо столбов, все изображения на которых считал лишь забавной выдумкой народных умельцев. Его не смущало даже наличие Айорга, который, как ни поверни, был описан в Книге – описан в гораздо более худшем виде, чем тот, в котором валакх предпочитал ходить, но все же – и был участником почти всех событий, имевших место быть описанными на священных страницах.

Впрочем, именно Айорг заронил в него это неверие: на каждую легенду и сказание нынешний Владыка-регент фыркал и рассказывал, как было на самом деле. Обычно уровень пафоса и величия всех и каждого, описанных в Тишуре, резко падал.

Пройдя тяжёлые кованые двери, не имевшие на себе ни единого украшения, можно было оказаться в совершенно другом здании – теплом, домашнем и уютном.

Каждая комната с отделкой из рыжего дерева, даже в самый пасмурный день сохранявшего в себе частичку солнца, в лучах которого предпочитало расти на скальных острых поверхностях. Здесь были ковры ручной работы, в которых можно было топить свои шаги, перемещаясь по дому в полной тишине, и массивные гардины, опустив которые на окна можно было погрузить помещения в сумрак даже в середине самого яркого дня. Здесь было тепло зимой и прохладно летом, но в каждой комнате был камин – где-то больше, а где-то меньше размером – достаточный, чтобы прогревать одно помещение на случай, если кто-то окажется слишком мёрзлым созданием.

На стенах в коридорах, комнате отдыха и трапезной можно было переглядываться с многочисленными трофеями –

отойдя от военных дел, Джанмариа Гринд до конца своих дней развлекался охотой, на которую прежде не всегда было время. Не каждый день, но стабильно раз в неделю как минимум. Почти каждый раз он приносил какую-то добычу и каждый раз показывал её супруге, донельзя довольный своим успехом. Каждый раз завершался одинаково – Сибилла не могла смотреть на кровь, ругалась на мужа и гнала его разделывать тушу убитого зверя в амбаре.

В юные годы Самаэль больше любил быть за пределами дома. Лазал по деревьям в саду, каждый раз получая за это нагоняй от матушки, слонялся возле конюшен, чтобы в конечном итоге замечавшие его конюхи рассказывали что-то интересное или позволяли повозиться с лошадьми. Если Джанмариа замечал, как племянник в очередной раз чистит лошадь или таскает сено в стойла, он ругался на слуг, на чём свет стоял, но потом эта ругань медленно и незаметно сошла на «нет». А после, в один из дней, когда Самаэль уже не первый год носил мундир маршала, отец и вовсе пришёл к нему с просьбой осмотреть одну из лошадей в домовой конюшне. На вопрос о том, почему бы не доверить это тем, кто получал за уход за зверьём свои законные деньги, сударь Гринд заметил, что племяннику верит больше – тот, в конце концов, полдетства провёл в конюшнях.

Сестра, наоборот, больше времени проводила дома. Ей не стоило ни о чём беспокоиться, и потому, пока Самаэль где-то носился, она училась шить, вышивать и готовить. Сибилла Гринд была прекрасной кухаркой и отдала свои знания дочери, а у той в дополнение оказалась склонность к творчеству. До сих пор проходя в сторону своих покоев Самаэль не мог не останавливаться на пару минут возле огромного гобелена, висевшего на стене в коридоре. Сестра вышила его, когда им обоим было чуть больше ста, и ткань с тех времён даже не начала цепляться или пытаться расплестись.

Он изображал двух мужчин верхом на лошадях, остановившихся, чтобы взглянуть на группу девушек, гулявших поблизости. Из пятерых красавиц четыре отвернулись от мужчин, оправляя головные платки, а последняя, перекинув светлую косу через плечо, смотрела на них и, улыбаясь, как раз тянула платок с головы.

Сестра был прилежной девочкой, но в одном доводила обоих родителей до истерики: она не прятала волосы. Пышные русые косы лежали на её плечах, не прикрытые даже символично полупрозрачной тканью платка, и только из дома, под строгим взором родителей, Алана Гринд выходила, накинув на голову ткань, призванную скрыть хоть что-то.

Ещё один вышитый ею гобелен висел возле лестницы на второй этаж, которой завершался приходской зал, и сегодня, оказавшись дома и спускаясь вниз с целью забраться в винные погреба, Самаэль замер напротив работы, по размерам бывшей вполовину меньше той, что находилась наверху. Женщина, подносившая миску с водой чёрному барсу, выглядела усталой и опечаленной, а животное, считавшееся среди имперцев живым чудовищем, покорно припало к земле и терпеливо ждало, когда будет возможность сделать первый глоток.

Плохо контролируя собственные эмоции – да и перед кем тут было скрываться, перед слугами, сновавшими в трапезной? – Самаэль плотнее запахнул халат и нахмурился. Он скучал по сестре.

Отношения в семье сложились несколько странно: Джанмариа с малых лет считал его солдатом и старался муштровать, Сибилла относилась спокойно, но особой любви не проявляла. Уже гораздо позже Самаэль узнал, что тётушка до конца дней ревновала Джанмарию к некой Иллайе, за которой тот в юные годы приударял. Иронично, но всю суть отношения к нему Сибиллы тави понял только недавно – пару лет назад. Иллайей звали его мать, и за ней в юные годы вились хвостом и Агалар, и Джанмариа Гринд. Своё сердце женщина отдала первому, а Джанмариа просто женился на той, кого ему нашли родители.