Ночь, когда она умерла
Шрифт:
— Речь не идет о жизни и смерти, а остальное может подождать. У меня есть право на личную жизнь.
Она взяла меня под руку.
— Конечно, есть! Кстати, а что у тебя происходит в личной жизни? Все беспросветно, как всегда?
Я помолчал. И правда, а что происходит у меня в личной жизни? Все еще более беспросветно, чем всегда. Я встретил женщину, которую хочу до потери рассудка, и это более чем взаимно, но мы оба понимаем, что между нами не может быть никаких отношений. А смириться с этим фактом я не готов.
— Ох, Фиона, — сказал я. — Это запутанная история.
— Ну да, иначе у тебя не бывает. Рассказывай. Завтра воскресенье, так что у нас будет время и на то, чтобы поговорить.
2011 год
Мирквуд
Мне были знакомы эти ощущения — как и всем, кто когда-либо испытывал на себе длительное действие общего наркоза. Обычно в такие моменты людям снятся красочные сны с сюжетом или без оного, которые далеко не всегда выглядят снами. Зачастую они напоминают осязаемые галлюцинации. Именно об этом я думал, когда изучал открывшуюся передо мной картину: ярко-зеленый луг, солнце и цветы. Слишком много красок для того, чтобы происходящее имело связь с реальностью. Единственное, что можно было считать реальным — ощущение спокойствия, которое обычно было спутником таких снов. Казалось, я бывал тут не раз и не два, отлично знал местность. И даже не удивился, когда из-за одного из деревьев показалась девушка в легком белом платье. И, наверное, должен был удивиться, когда признал в ней Беатрис, но и это не показалось мне странным.
Беатрис протянула мне руки и улыбнулась, но, когда я сделал шаг по направлению к ней, попятилась. В тот момент я вспомнил рассказы людей, переживших клиническую смерть — они все, как один, видели своих родственников или близких людей, и им хотелось подойти к ним. Но родственники или близкие люди не давали им этого сделать. Но… какая клиническая смерть? Я попал в аварию? Нет. Ничего подобного я не помнил.
Тем временем Беатрис продемонстрировала мне свой букет. Она по-прежнему счастливо улыбалась, и я подумал, что следует ответить ей улыбкой, но почему-то не был уверен, что она видит меня.
— Тут много цветов, — сказал я. — Я помню, как ты любила полевые цветы. Могла часами собирать их.
Беатрис с готовностью закивала, поднесла цветы к лицу и с наслаждением вдохнула их аромат. После этого она протянула мне букет, но и на этот раз отреагировала на мою попытку приблизиться недовольным жестом.
— Я умер? — задал я вопрос.
Беатрис пожала плечами, покачала головой. Этот ответ можно было понимать как угодно.
— Ты просто решила, что будет менее странно, если я навещу тебя, а не ты меня?
Ответом мне был очередной неопределенный жест.
— Может, ты скажешь хотя бы слово?
Беатрис приложила ладонь к губам и снова покачала головой.
— Ты не можешь разговаривать? Или ты не хочешь разговаривать со мной?
Если я вернусь к нормальной жизни, и когда-нибудь мне придет в голову заняться писательским творчеством, то я начну с рассказа об этом. Я видел свою мертвую невесту — даже не призрак, а реального человека — на расстоянии нескольких метров и пытался с ней заговорить.
Беатрис развела руками. Какой бы ни была причина, разговаривать со мной она не собиралась.
— Если ты не обижаешься на меня, то почему не даешь к себе прикоснуться?
На этот раз она более активно замотала головой и для обеспечения собственной (а, может, и моей) безопасности отошла еще на пару шагов.
— Не знаю, чего ты добиваешься, — снова заговорил я, — но моя жизнь в последнее время напоминает фантастический фильм. Я не хочу обвинять тебя в этом, но я не верю в случайные совпадения.
Беатрис в сердцах швырнула букет на траву и растоптала его ногой. Она подняла на меня глаза и, я был уверен, была готова расплакаться.
— Если ты скажешь хотя бы слово, наше общение будет проходить более успешно, — сказал я. — Кроме того, я не сказал, что ты во всем виновата. Просто я не понимаю, что происходит. И я думал, что ты можешь это объяснить.
Беатрис шагнула ко мне. На секунду мне показалось, что я услышал ее голос. Но, скорее всего, мне на самом деле показалось — и луг, и небо, и ее фигура исказились, и меня окутала кромешная тьма. А после этого я почувствовал ветер и понял, что мне холодно. К моему лбу прикоснулась чья-то рука, и я услышал знакомый (хотя я не мог понять, откуда он мне знаком) голос:
— Все в порядке, доктор. Подышите глубже. И, пожалуйста, откройте глаза.
Вместо зеленого луга я видел свою спальню — приглушенный свет и настежь открытое окно. По комнате гулял ветер, и я протянул руку в поисках одеяла. Сидевшая рядом со мной женщина помогла мне найти его, после чего поднялась и, подойдя к окну, закрыла ставни. Через пару секунд я вспомнил ее имя: Лорена Мэдисон. Та самая дама, с которой Саймон приходил в клуб.
— Как вы себя чувствуете? — спросила она, возвращаясь к кровати.
— В целом неплохо… только слабость и головокружение. Что произошло?
— Вы спали. Глубже, чем спят люди. Если не возражаете, я включу свет — мне нужно вас осмотреть.
Лорена включила лампу у кровати и, наклонившись ко мне, внимательно вгляделась в мои зрачки.
— Ну вот, — констатировала она, — все хорошо. Головокружение пройдет максимум через час. У вас есть прибор для измерения давления?
— Конечно. В кабинете. В одном из верхних ящиков стола.
— Разумеется, электронный?
— Вовсе нет. Самый что ни на есть классический. Я купил его целую вечность назад, но он, как и все старые добрые вещи, до сих пор работает. Не люблю электронные.
— И я не люблю. Сейчас вернусь.
Лорена ушла и через пару минут вернулась. Я смотрел на то, как она прижимает стетоскоп к моей руке и изучает данные на часах прибора.
— Давление у вас немного ниже нормы, — констатировала она. — Думаю, вы не откажетесь от кофе. Да и я бы тоже не отказалась.
— Вы врач? — полюбопытствовал я.