Ночь ночей. Легенда о БЕНАПах
Шрифт:
Вообще-то говоря, одеты были почти все молодые офицеры хоть и по форме, но с дополнительным форсом, доходящим порой до блеска. Фронтовая затрапезность в разведбате презиралась.
Вода была черна, и ни шелоху — омут. Берег не больно-то широкого длинного озера… Это сторона тутошняя, та сторона ихняя. Наступление волею судеб приостановилось — образовалось что-то вроде фронта. Все извелись, измочалены и чуть притихли. И те, и эти.
По самому краю воды, по самой кромочке, шла она — босые ноги. В такт движению что-то напевала, почти проговаривала… Сильно ударила
— Прямо ху-бо-зна-что-такое! — высказал сержант, отрываясь от окуляра командирского перископа. — Кто эту корову туда запустил?!
— Да никто — сама она.
На той, другой стороне озера немцы через оптические прицельные устройства тоже подробно рассматривали объект, не только целиком, но и в деталях: коленки — будь здоров, грудь, бедра. Даже лицо рассматривали: черты крупные, ноздри чуть раздуты, а все равно хоть и своенравное, а спокойное лицо… Отдыхает… И все через прицельные устройства, через окуляры биноклей, через перископы и дальномеры. Обсуждали, но не осуждали. Шутили, смаковали подробности, но больше выдумывали, ржали от полноты неожиданного подарка со стороны противника.
Но воюющие есть воюющие — у них и шутки и заигрывания изуверские. Как солдатня на передовой может подшутить над беззаботностью фронтовички?.. Разве что убить… Под общий гогот обстоятельно рассчитали, прицелились и запузырили снарядом по воде. Так, чтобы ударило, пугануло, но чтобы все-таки не задело… «Шпааз!.. Шутка!» Из омута столб воды взметнулся высоко, словно замер, и застил фигуру от противника… Ничего не скажешь — здорово засмолили. Тут уж не попоешь… Столб воды опускался-опускался, совсем опустился, и радужная пыль рассеялась… Она стояла, так же твердо, широко расставив ноги. Только без пилотки (снесло, что ли?) — волосы разлетелись, вздыбленная копна получилась… И неожиданно для всех сделала в сторону противника такой выдающийся жест: мол, вот вам всем, гады! Да вдобавок сказанула им что-то, явно не по-немецки, но зато очень понятное.
Вражья солдатня, казалось, была от нее в совершенном восторге и пересказывали один другому с прибавлениями — не все же имели возможность наблюдать сцену через окуляры… А какой-то болван перестарался и саданул еще один снаряд, да угодил куда ближе к ней, чем первый.
Наша сторона была горда и не менее задириста: артиллеристы тут же ответили сначала одиночным, потом беглым, а там и методическим прицельным. Уже под обоюдным огнем и снарядами, летящими через голову, она сплюнула, дескать «нигде от вас, кобелей, нет спасения», повернулась — стала уходить по песчаной изуродованной отмели вверх… Они нам — мы им! Заварилось. Стена земли, дыма, тротила. Закрыло обе позиции, берег и водная гладь превратились в кипящий котел от пуль и осколков. Тут с их стороны ударил пулемет — шутки кончились, да так подло ударил, с подсечкой под ноги, — она шла как ни в чем не бывало, с вызовом и остервенением. Командир, тот самый взводный, рывком выскочил из своего укрытия, стремительно петляя, кинулся в сторону этой дуры. Он в считанные секунды преодолел довольно большое пространство, на полном ходу подсек ее, ефрейтор шмякнулась оземь, перекатилась. Он плюхнулся рядом, прижал лохматую
— Ну, зараза, я тебе эту прогулку припомню… — не мог как следует прокашляться. — Не поднимать!.. Ни головы, ни жопы! Лежать! — Она тоже еле переводила дух. — По-пластунски вперед! И не останавливаться!
Сам он полз легко, как ящерица, а ей эта наука вообще не давалась — то голова и плечи задирались и лезли вверх, отрывались от земли, то непослушная задница внезапно вздыбливалась и мешала…
— Только приподними, только приподними, я тебя в землю вколочу!..
— Да все равно туда… — еще отшучивалась, хоть и сама перетрусила изрядно.
Сначала она, потом он свалились в окоп наблюдательного пункта. Там она сидела на земле, отряхивалась, одергивала гимнастерку, «приводила себя в порядок». Потом произнесла вполне искренно, даже с удивлением:
— А что?.. Вот и добрались.
— Молчать! — рявкнул все еще не остывший взводный.
— Есть молчать, — сказала она, поправляя волосы, и неожиданно улыбнулась, хорошо улыбнулась, с ямочками на щеках.
А по обеим сторонам озера уже погибали. Погибали и проклинали — по-русски, по-немецки — весь белый свет, который становился чернее черного. Орали и перекрикивали один другого по полевым телефонам. Те, кто ни хрена не видел, отдавали распоряжения тем, у кого вся эта кутерьма была перед глазами. Разведка тем временем уже успела убраться со своего наблюдательного пункта «на запасную позицию», а попросту туда, где малость побезопаснее. Опытные разведчики всегда умеют вовремя смыться, чем вызывают зависть и ненависть всех остальных, тем более что на НП ими уже никто не командует. А вот пехоте и мотострелковым взводам деваться некуда — сиди, кукуй, жди своего снаряда.
Ефрейторский выбрык обсуждался в батальоне по-разному:
— Да какой мудозвон ее вывез на передний край?
— Замполита наверх вызывали. Срочно!.. Гак она сама отпросилась у начштаба. Вместо санинструктора.
— Ну, что ты от них хочешь? От баб?..
Для начала командиру взвода дали нахлобучку — ведь были раненые, как говорили, «в результате дурацкой прогулки и прямой провокации огня противника» — Во!
— Ты можешь привести ее в порядок?! — кричал и размахивал в воздухе фуражкой начальник штаба. — Эту кобылу свою?! Нехомутованную!
— Не моя она. А заместителя по политчасти, — отвечал спокойно взводный. — И пусть он с ней сам управляется. А то, как ночь и к себе в палатку ее тащить, так «хомутованная»? А как рассвет и снова ко мне во взвод ее сплавлять — так «нехомутованная»? — командир взвода держал непробиваемую оборону.
— Я не желаю слушать твои объяснения и не желаю регулярно получать замечания от командования!.. — он все еще кричал и размахивал.
— Не кричите так, товарищ капитан, — сказал взводный. — Не удобно… Услышат… А туда вы ее сами отпустили.
Вдруг совсем просто, даже сочувственно капитан спросил:
— Она что, совсем не подчиняется?
— Да подчиняется она, подчиняется. Но… механизм подчинения у нее с неисправностью.
— Ну, еще бы! — с пониманием вскинул обе руки начштаба, кажется имея в виду физическую и сексуальную хлипкость замполита.
— Да заберите вы ее, — взмолился. — В моем взводе ей делать нечего. А замполит на ее почве совсем сдвинулся… Все это добром не кончится.
Начштаба кивал, кивал согласно, повернулся, да так и ушел, не вымолвив своего окончательного решения.