Ночь Седьмой тьмы
Шрифт:
Она отступила в комнату; трясясь от страха. Ее глаза не отрываясь смотрели на его лицо, она отчаянно пыталась выиграть время, отчаянно надеялась, что Рубен вернется. И в этот момент мысль ударила ее, словно ладонью по лицу: а что, если Рубен уже вернулся? Что, если он лежит сейчас мертвым в другой комнате?
Она запаниковала и повернулась, уворачиваясь от своего преследователя, как зверек, загнанный в угол. На глаза ей попалась полупустая бутылка «Гленфиддиша» – она стояла на том самом месте, где ее оставил Дэнни. Не раздумывая, она схватила ее за горлышко и ударила о край стола. Брызги виски и стекла полетели
Анжелина подняла длинное горлышко с торчащими острыми краями и полоснула воздух, стараясь удержать его на расстоянии. Ужас даст ей достаточно мужества, чтобы воспользоваться своим оружием, она знала это.
– Не приближайтесь! – крикнула она. – Не приближайтесь, или вам будет хуже.
Человек лишь улыбнулся и осторожно вступил в комнату: мысль о том, что она в состоянии серьезно его ранить, внушала ему презрение, однако на улице ему не раз доводилось видеть, что способна сделать «розочка» даже в руке до полусмерти испуганного человека. Разумеется, он мог просто пристрелить ее, но он предпочитал не идти на такой риск: если она умрет, они, возможно, никогда не найдут то, что ищут. Он убрал револьвер в кобуру.
Теперь их разделяло всего несколько футов, он преследовал ее по комнате, как собака овцу, загоняя в угол. Она споткнулась о низкий табурет, но удержалась на ногах и бешено рассекла воздух разбитым горлышком. Мужчина отшатнулся, на короткое мгновение потеряв равновесие. Воспользовавшись этим, она метнулась вперед и ткнула его в лицо. Острый край вспорол ему щеку чуть ниже левого глаза, срезав полоску кожи, вскрыв щеку до кости.
Кровь брызнула на ковер. Незнакомец покачнулся и вскрикнул от боли; но когда Анжелина отвела руку, чтобы ударить снова, он перехватил ее за кисть, завел руку вниз и потряс ее, выдернув горлышко из онемевших пальцев. Потом он навалился на нее всей тяжестью своего тела, повалил на пол и прижал к нему. Не обращая внимания на острую боль в ране, он схватил ее обеими руками за горло и сильно сдавил. Кровь текла широкой лентой из располосованной щеки, горячие капли падали ей на глаза, в открытый рот.
Она забилась в животном ужасе, кричала, плевалась, молотила его кулаками по груди. Он не выпустил ее, сжимая горло все сильнее и сильнее стальными обручами своих пальцев. Удары стали слабеть, они становились все менее и менее точными, вот они превратились в простое постукивание, вот прекратились совсем. Бездонная чернота распустилась в ее голове огромным цветком, прочерченная короткими яркими вспышками молний, потом пришла боль, дыхание остановилось, и дальше – пустота, пустота, пустота.
Он отпустил ее, и ее голова с глухим стуком ударилась об пол. Ее лицо и шея были залиты кровью. Дрожа всем телом, он поднялся на ноги и посмотрел на нее.
– А теперь, – прошептал он, скрежетнув зубами от боли, – теперь приступим.
29
Рубен подъехал к обочине и заглушил двигатель. В тот же миг ночь наполнилась ревом ветра. Он выключил двигатель и посмотрел в темноту. Прозрачные облака с нервной стремительностью проплывали перед водянистой, испуганной луной. Он положил голову на руль. Пластмасса была прохладной, но облегчения не принесла. Он чувствовал себя выжатым. Не просто уставшим, а выжатым досуха, словно его "я" выдавили из
Другой шофер привез его сюда почти два часа назад на частном автомобиле, черном «линкольне» с вашингтонскими номерами, и высадил перед дверью его квартиры. Новый водитель оказался не разговорчивее первого. Темные поля, потом яркие огни скоростного шоссе на Лонг-Айленде до Бруклина.
Рубен подождал, пока «линкольн» скроется из вида, затем взял свою машину и поехал в участок. За столом дежурного сидел Крюгер. Хоть тут, по крайней мере, повезло – Крюгер был не из тех, кто со всех ног бежали докладывать Коннелли о поздних визитах.
Рубен спустился в архивный отдел в надежде обнаружить что-нибудь, что придаст смысл происходящему. Час спустя он сидел и неподвижно смотрел в голую стену, чувствуя, как спина покрывается гусиной кожей, а на ладонях рук выступает холодный пот. Папок не было. Абсолютно ничего, что имело бы отношение к делу. Никаких отчетов об эксгумации. Ни единого документа по расследованиям, затрагивавшим организованную преступность с гаитянскими связями. Ничего по Ричарду Хаммелу. Ничего по Филиусу Нарсису. Ничего по Обену Мондезиру.
Потом он позвонил Салли, воспользовавшись номером, который она ему дала. Никто не подошел к телефону.
Он сидел в машине, тупо глядя через ветровое стекло на улицу, такую же пустую, как и он сам. Выше ветви деревьев сердито набрасывались на тьму, немилосердно хлеща ее, разрывая ночь в клочья. Он чувствовал холод, слабость и голод; все, чего он хотел сейчас, – это лечь и заснуть.
Сделав над собой усилие, он выбрался из машины. Через мгновение он стал просто еще одним обломком, подгоняемым бурей. Он запер машину и повернулся к дому. Поворачиваясь, он поднял глаза.
Что-то было не так. Его неповоротливый мозг отчаянно пытался расшифровать то предупреждение, которое уловили его глаза. Он стоял, опершись спиной о машину, и смотрел на окна квартиры, борясь с усталостью.
Вдруг он понял. В гостиной не было света. Не было света, хотя он должен был там быть. Дэнни терпеть не мог задернутых занавесок. Если бы он сидел в гостиной, портьеры были бы широко распахнуты и свет лился бы из окна на улицу. Время уже шло к двум часам ночи, но Дэнни ни при каких обстоятельствах не улегся бы спать. А если он сидел и караулил Анжелину, наиболее логичным местом для него была бы гостиная. С раздвинутыми портьерами. Рубен сунул руку под плащ и достал свой револьвер тридцать восьмого калибра.
Внизу у лестницы он остановился и снял ботинки. Внутреннее он проклинал себя за то, что так надолго оставил Анжелину в квартире, которая была известна тем, кто на нее охотился. Затаив дыхание, он двинулся вверх по ступенькам, поднимаясь на одну за раз, прижимаясь спиной к стене, направив револьвер в лестничный колодец над головой. Никакого движения. Никаких звуков.
Его дверь была в конце коридора на втором этаже. Дойдя до середины, он увидел, что она чуть-чуть приоткрыта. Позади нее в коридоре его квартиры горел свет. Большой коридор был холодным и пустым. Рубен почувствовал, что его руки покрываются липким потом. Во рту у него пересохло. Кровь толчками текла по жилам, похожая на мутную воду, неповоротливая и напуганная.