Ночь со звездой гламура

Демидова Светлана

– Вы были женаты на матери Верочки, Берт?

– Даже не знаю, как это все правильнее назвать… Давайте я все-таки все расскажу вам, Инна, с самого начала!

Инне не понадобилось даже кивать, поскольку Соколовскому так хотелось рассказать ей о своей жизни, что он старался не смотреть на ее реакцию. Даже если бы она вдруг воспротивилась ему, возможно, он заставил бы ее слушать насильно.

– Понимаете, когда я, что называется, «отбивал» Жанну у вашего Евгения, – начал Берт, – то не знал, что у них был роман. Женя тогда ушел из института, чтобы заработать себе на свадьбу, но я был не в курсе, потому что только-только перевелся к ним в группу из другого вуза. Мне понравилась

девушка, и я… Мне тогда не надо было девушек уговаривать, они сами были на все готовы. Я, конечно, пользовался этим, как хотел… Но когда я узнал, что Жанна должна была выйти замуж за Антонова, то вовсе не собирался ее задерживать подле себя. Красивых девушек вокруг – пруд пруди, что мне какая-то Жанна… Но она… Она влюбилась в меня… Страшно… О Женьке уже и не вспоминала. Преследовала меня, подкарауливала везде, выставляла в самом идиотском свете перед другими девушками, да и не только перед девушками. Моя жизнь превратилась в такой кошмар, что я не выдержал и сбежал обратно к матери, в Кингисепп, вот в эту самую квартиру. Перевелся на заочное отделение. В армию меня не взяли, потому что тогда я страдал аллергией очень на многое: и на цветущие растения, и на некоторые виды пыли, на лекарства… Жизнь вроде бы начала налаживаться, но Жанна… Она нашла меня и в Кингисеппе. До сих пор не знаю, как вычислила, от кого узнала адрес. Она явилась к нам домой, влюбила в себя мою маменьку, и начался двойной прессинг: «Женись да женись, женись да женись». Ну… я и сдался…

– Женились?

– Да, но без всякой помпы. Просто расписались в районном ЗАГСе.

– А потом?

– А потом, как и полагается, родился ребенок…

– Верочка?

– Верочка… Страшна как смертный грех… С Жанной сделалось что-то невообразимое… Напилась каких-то таблеток. Еле откачали. Обвиняла меня во всем: что моя красота порочная, дьявольская, что я ее, Жанну, специально заманил в свои паучьи сети, чтобы она произвела на свет подобного монстра.

Берт болезненно скривился, запустил обе руки в свои густые волосы, помолчал немного, а потом начал снова:

– Я не осуждаю ее… Вы видели Верочку. А на младенца вообще без содрогания смотреть было нельзя. Жанна, как только очнулась от потрясения, сразу от ребенка отказалась. А я что? Что я мог? Мама тоже была напугана, боялась, что и мы с ней не потянем такого ребенка. Верочку и отвезли под Кингисепп, в этот самый дом призрения рожденных уродами. Тогда это было ужасное заведение, с вечно текущей крышей, тараканами, клопами и прочей гадостью. Эти дети мерли там, как мыши… Верочка оказалась на удивление живучей. Это теперь я практически содержу этот дом на пару еще с одной такой же несчастной мамашей, которая нынче бизнесменша.

– А что Жанна?

– А Жанна подала на развод. После развода тут же, в Кингисеппе, выскочила замуж за одного делового человека, Германа Успенского. Честно говоря, я был рад, что избавился от нее, и собрался вернуться обратно в Питер. Мама не хотела отпускать, болела… А мне бы только вырваться из этого города, где Жанна, где Верочка… Меньше всего я тогда думал о матери. В общем, купил билет, примчался домой собирать чемодан, а мама…

Альберт закрыл лицо рукой, но все же продолжил говорить:

– А мама лежит на полу в прихожей… у самой двери… Наверно, хотела кого-нибудь из соседей позвать на помощь… Сердечный приступ… а меня рядом не было… После ее похорон меня уже вообще ничего не могло удержать в Кингисеппе. Я даже имя, которым меня мама называла, здесь оставил. Был глуповатый мальчик Алик, сделался жесткий мужик – Берт. В институте доучился, но по специальности устраиваться не стал. Один приятель предложил поработать

в газете. Вроде получилось… понравилось даже. А потом опять явилась Жанна.

– Жанна?

– Да. Этот ее деловой человек Успенский дал дуба. Пристрелили его, кажется… Жанна явилась в Питер, и мы случайно встретились… Она, что называется, в ногах валялась, чтобы я ее простил. Дескать, не в себе была, в состоянии аффекта, после того горя, которое на нас навалилось.

– И вы простили?

– Да я и не держал на нее зла. Но жить вместе не хотел. Не любил ее. Никогда не любил. Я пытался ей это втолковать еще раз, и она вроде бы поняла наконец. Жанне от мужа осталось немного денег, и она решила издавать журнал. Сначала это было что-то типа рекламного проспекта – ей удалось договориться с несколькими фирмами, производящими товары для мужчин. Постепенно она сумела из рекламного буклета сделать настоящий журнал, пригласила к себе на работу специалистов этого дела и меня в том числе. Я отказываться не стал, потому что газету, в которой я тогда подвизался, как раз собирались прикрыть, а Жанна больше никаких скользких предложений мне не делала. Некоторое время мы были только партнерами, она предложила мне должность своего зама. Не было повода отказываться. Потом я стал совладельцем «Ягуара». Я думал, что с моей помощью Жанне легче будет тянуть на себе этот тяжелый воз, а оказалось, она при всем при этом еще и не оставляла мысли о том, что мы снова будем вместе.

– Но у вас, наверно, была уже другая женщина? – осторожно поинтересовалась Инна.

– Конечно, женщины были. Я обычный человек… Но как-то все не встречалась настоящая… А когда все же появилась та, на которой я решил жениться, Жанна явилась к ней с фотографиями нашей Верочки. Ракурсы были самыми мерзостными. Жанна специально для этой женщины несколько продолжила расхожую фразу о том, что на детях природа часто отдыхает. На моих она, дескать, отыгрывается, берет реванш за выданную мне чрезмерную мужскую привлекательность.

– И часто Жанна это делала?

– Не часто. Я редко влюблялся. Для проходных женщин (так Жанна их называла) эта тяжелая артиллерия не применялась, потому что в конце концов как-нибудь неожиданно могло вылезти на свет, кто является матерью Верочки.

– А для Лены Кондрашовой? Лене она предъявляла фотографии?

– Думаю, нет… У Жанны еще куча всяких способов борьбы с моими женщинами. Лене я ничего серьезного не предлагал, и Жанна это знала.

– Бедный Женька… – печально проговорила Инна.

– Не знаю… – покачал головой Берт. – Честно говоря, Жанна за столько лет тоже уже измучилась от подобного существования. Может быть, она обрадуется Евгению. Может быть, он поможет ей порвать эту противоестественную связь со мной. Я был бы рад, если бы у них с Антоновым все получилось, раз уж и вы, Инна, ничего против не имеете.

– Думаете, она не скажет Жене о своей дочери?

– Конечно, нет. Да и не надо. Зачем его пугать?

– А вы, Альберт Сергеевич, почему ездите к Верочке? Зачем помогаете этому заведению? Тоже ведь могли сделать вид, что этого ребенка никогда не было в вашей жизни. Думаю, никто не осудил бы…

– Дело не в чьем-то осуждении. То, что ребенок живет не со мной, а в казенном доме, – и так моя вечная боль…

– Ну-у-у… – протянула Инна. – Вы ведь не могли бы организовать ей дома такой медицинский уход…

– Это поначалу не мог, а теперь вполне, но… В общем, Верочка по-прежнему в доме призрения, а я – в стольном граде Санкт-Петербурге! Я вам отвратителен, да?

– Нет, что вы! – поспешила уверить его Инна. – Я вовсе не знаю, как поступила бы сама, случись со мной такая беда…