Ночь утра мудренее
Шрифт:
— Просто я люблю тебя, — объяснила Эмили. — Не отталкивай меня, любимый, прошу.
Эмили протянула к нему руки.
— Ах ты, лукавая женщина, — позволил ей уговорить себя Антон Диаз. — Тигрица пробудилась. Тигрица жаждет плоти, — бормотал он, покусывая ее за мягкие места. — Хищница больше не хочет ждать?
— Такой ты мне больше нравишься, — обрадовалась Эмили. — Я никогда не перестану тебя любить, — вновь поклялась она, как в час их церковного венчания.
Эмили проснулась.
Антон стоял спиной к ней у туалетного столика. Он был в шортах цвета хаки и белой рубашке-поло.
Эмили
— О, ты проснулась, милая, — сипло проговорил он. — Кофе уже готов.
— Да, я слышу запах, любимый. Почему ты оставил меня? Я скучаю. Возвращайся ко мне, — позвала она мужа.
— Уже полдень, Эмили. Пора вставать, — требовательно проговорил он. — Пей свой кофе и одевайся. Шеф-повар приготовил ленч, после которого я намерен познакомить тебя с командой и капитаном.
Сказал и вышел из каюты.
Проводив его взглядом, Эмили еще минуту улыбалась. Смущение Антона казалось ей таким трогательным.
Она пила кофе и радовалась тому, что поддалась на уговоры Хелен и согласилась поужинать со своим будущим мужем. Ей страшно было даже подумать, что было бы, продолжай она упорствовать, поддавшись безотчетному страху перед ним. Необъяснимому страху, который до сих пор еще время от времени являлся к ней и заставлял прижиматься к груди возлюбленного с безмолвной молитвой о милосердии.
Это странное, необъяснимое чувство она списывала на мнительность, которая всегда была досадной помехой на общем фоне ее ровного характера.
Антон Диаз не был готов к этому чувству. Его обуял стыд. Он даже вздрагивал, встречаясь взглядом с Эмили, которая была счастлива, как ребенок. Он же, как вор, украдкой осматривал ее тело, казавшееся ему чужим и незнакомым.
За одну ночь угловатый подросток преобразился.
Невероятно! — твердил про себя Антон. Теперь он постоянно думал об Эмили, силясь понять, как он ухитрился заполучить ее, такую чистую и невинную, в этом буйном и беспутном мире, и как она сумела сохранить свою душу. И, спрашивается, для чего? Для того, чтобы доверить ее такому мерзавцу, как он, с его планами мщения. Она, с ее ангельски чистым сердцем, не сумела распознать его темных мыслей.
Похоже, она отказывается видеть дурное в нем, хотя подчас это дурное бывало настолько нарочитым, что и не понять, как можно этого не заметить. Неужели такая нежная женщина действительно так сильно любит его? — спрашивал себя Антон. Мыслимо ли, что дитя врага любит его также безоговорочно, как юная Зуки любила Чарльза Ферфакса?
Эти вопросы сводили Антона с ума. Он сделался раздражительным. И даже не пытался это скрывать. А когда смятение становилось невыносимым, он унимал его одним-единственным известным ему способом. Он шел к жене и занимался с ней любовью.
Эмили поражала Антона. Она без гордости и смущения боготворила его. Антону не доводилось прежде обладать женщиной, которая принимала бы не только его ласки, но и дерзость и откровенную грубость. Для Эмили все представлялось любовной игрой. При этом ее нельзя было назвать
Женившись на дочери врага, Антон получил нечто гораздо большее, чем то, на что мог рассчитывать.
И теперь ему было сложно вдвойне, потому что само слово «любовь» для него ничего не значило. Он не верил в ее существование. Да, есть желания и страсти, да, он обожает секс, да, он умеет наслаждаться близостью с женщиной и многократно испытывал ревность. Но так же легко он мог покинуть любовницу, не испытывая никаких сомнений, и колебаний, когда понимал, что отношения себя исчерпали. В такую одержимость любовью, какую он наблюдал в Эмили, Антон не верил. Он был готов списать чувства своей жены на аффект, на экзальтацию, на наваждение, от которого она рано или поздно излечится, насытившись и протрезвев. Ему же надлежит всегда сохранять холодную голову.
После ленча Антон Диаз в течение трех часов водил Эмили по огромной яхте, знакомя ее с командой. С каждым он обстоятельно беседовал, чувствуя на себе влюбленный взгляд супруги и удивляясь тому, с каким вниманием она вбирает в себя каждое сказанное им слово.
Он водил ее по техническим отсекам и заставлял выслушивать пространные разъяснения, сознательно подвергая испытанию ее терпение.
Но она была сосредоточенна, как отличница на уроке.
— Что скажешь, Эмили? — спросил он жену в завершение экскурсии, когда не осталось ни одного угла, куда бы они не заглянули.
Она приникла к его груди, обхватила его лицо ладонями и сказала:
— Это вполне подходящая для тебя игрушка. Многие круизные лайнеры меньше твоей яхты. Когда ты причаливаешь, места для других на пристани уже не остается, — пошутила она. — Я обожаю тебя… обожаю, — вновь зашептала она, захлебываясь от переполнявших ее эмоций и дотягиваясь до его губ. Ее даже не смущало, что он испытующе и холодно смотрит на нее, нисколько не облегчая ей задачу.
— Все так, — сухо кивнул он и вновь зашагал по палубе.
— Антон, прости, что задаю слишком много вопросов. Но не мог бы ты мне сказать, куда мы плывем? Я спрашивала капитана, чтобы не утомлять тебя, но он ничего не ответил. Что это значит? Это какой-то секретный план? Ты решил сделать мне сюрприз в честь медового месяца? — затараторила она, семеня за супругом.
— Ты в чем-то подозреваешь меня? — резко остановившись, спросил ее Антон Диаз.
— Нет. Как ты мог такое подумать?
— Не доверяешь мне?
— Что ты, любимый?! Я верю тебе, как самой себе… Даже больше.
— Почему? — спросил он.
— Ты взрослее, умнее, опытнее. И я люблю тебя.
В очередной раз услышав от нее признание, он невольно поморщился.
— Нет никакой тайны в том, что каждый год в конце мая я прибываю в Монако на автогонки «Формула-1». В воскресенье как раз состоится Гран-при, я спонсирую одну из команд-участниц. Предпочитаю лично видеть, как они выступают. А после заезда принимаю участие в посвященной этому событию вечеринке. Так завелось. Понимаешь?
— Да, любимый, я тебя понимаю, — сказала она, и к ее ультрамариновому взгляду вновь вернулось сияние ангельской безмятежности. — Я и не предполагала, что ты энтузиаст гонок. Главное для меня, чтобы в воскресенье мы были вместе, а где — не имеет значения.