Ночь волка (повести)
Шрифт:
– Торговые автоматы набиты романами о безумии, - заметил Фэй.
– Странно, что они так популярны.
Гастерсон захихикал:
– Существует один-единственный способ заставить вас, не способных мыслить самостоятельно кротов, вынести чью-то индивидуальность - пусть даже индивидуальность художественного персонажа, - чтобы ваше суперэго не заболело при том морской болезнью, - это сделать такой персонаж сумасшедшим. Эй, Дейзи! Дай-ка взглянуть на эту маску красоты!
Но его жена, пятясь из комнаты, прижала пакет к груди и отрицательно покачала головой.
– Черт знает что, - пожаловался Гастерсон.
–
– У меня есть подарок и для тебя, - сказал Фэй.
– Нечто, что ты мог бы принять как авторский гонорар за все изобретения, сделанные чуть раньше тебя. Пятьдесят долларов, по твоей собственной оценке.
– Он протянул меньший пакет.
– Твой щекотун.
– Мой - что?
– подозрительно спросил Гастерсон.
– Твой щекотун. Механический напоминатель, как ты и хотел. Оказывается, папка, в которой секретарша хранит информацию, позволяющую ей напоминать боссу сделать определенные вещи в определенное время, называется "папка щекотания". Вот мы и назвали его щекотуном. Держи.
Гастерсон все еще не дотрагивался до пакета.
– Ты хочешь сказать, что действительно заставил свою группу изобретателей работать над этой чушью?
– Ну а как ты думаешь? Не бойся его. Смотри, я тебе все покажу.
Развернув пакет, Фэй сказал:
– Еще не решено, будем ли мы производить этот прибор для продажи. Если будем, я пришлю тебе письменное свидетельство "за результативные консультации" или что-нибудь в этом роде. Извини, но об авторском гонораре не может быть и речи. Группа Дэвидсона начала разрабатывать такую же идею три года назад, но она у них легла на полку. Я узнал об этом, когда шарил по кабинетам. Ну вот. Смотрится богато, как из серебра Джорджии.
На черной изрезанной столешнице лежал тускло отблескивающий предмет, размером и формой напоминающий руку с плотно соединенными пальцами, сложенными пригоршней. К нему недлинным, едва видимым проводом присоединялся крохотный шарик. Сзади часть поверхности была усеяна отверстиями, что предполагало наличие микрофона; тут же находилось окошечко с датой и временем в часах и минутах, а рядом - четыре маленькие кнопочки в ряд. Вогнутая внутренняя поверхность серебристой "руки" была гладкой, кроме центральной ее части, к которой крепилось что-то похожее на два маленьких вращающихся ролика.
– Он надевается на плечо под рубахой, - объяснил Фэй, - а шарик вставляется в ухо. Для коммерческой модели мы могли бы разработать костную проводимость. Внутри находится тонкопроволочный магнитофон, работающий на сверхмедленной скорости, - катушки хватает на неделю. Часы позволяют тебе найти любое место в недельном графике и сделать запись. При помощи кнопок ты можешь регулировать скорость перемотки, чтобы не тратить много времени на введение данных. Для того чтобы эффективно ими пользоваться, потребуется сноровка, но навык приобретается легко.
Фэй взял щекотун в руки.
– Положим, к примеру, тебе хочется посмотреть телепрограмму, которая будет идти завтра вечером в двадцать два ноль ноль.
– Он тронул кнопки. Послышалось слабое жужжание. Циферблат часов трижды затуманился, прежде чем на нем появилось нужное время. Затем Фэй сказал в микрофон: "Включи второй канал, ты, чучело!" Взглянув на Гастерсона, он
– После того как ты загрузил, все необходимые тебе инструкции, проводишь синхронизацию с настоящим моментом, и пусть катушка вращается. Установи его у себя на плече и забудь о нем. Ах, да, он в прямом смысле слова щекочет тебя каждый раз, когда дает инструкции. Для этого предназначены ролики. Поверь мне, остаться к нему безразличным нельзя. Давай, Гасси, сними рубашку и попробуй надеть его на себя. Мы заложим в него инструкции на последующие десять минут, и ты посмотришь, как он работает.
– Не хочу, - отрезал Гастерсон.
– Не сейчас. Сперва мне нужно разобраться, что это такое. Бог мой, он такой маленький! Помимо всего, что он делает, - он мыслит?
– Не строй из себя идиота, Гасси! Ты прекрасно знаешь, что даже со всеми "ультра", "уб" и "микро" в таком маленьком объеме просто невозможно разместить достаточно элементов, чтобы эта штуковина могла думать.
– Я ничего об этом не знаю, - Гастерсон пожал плечами. Я полагаю, что насекомые мыслят.
– Насекомыми движут инстинкты, Гасси.
– Фэй тяжко вздохнул.
– Поведенческие стандарты. Они не изучают ситуацию и возможные последствия, чтобы принять решения.
– А я и не жду решений от насекомых, - сказал Гастерсон.
– Коли на то пошло, мне не нравятся и люди, которые только тем и занимаются, что все время принимают решения.
– Можешь поверить мне, Гасси, что этот щекотун - просто миниатюрный проволочный магнитофон с часами и щекотуном. Больше он ничего не делает.
– Пока, быть может, - угрюмо заметил Гастерсон.
– Не эта модель. Фэй, о том, что насекомые думают, я говорил всерьез. Или если не думают, так чувствуют. В них есть какая-то внутренняя пружина, какой-то внутренний проблеск У них есть сознание. Если на то пошло, Фэй, я считаю что все твои сложные электронные компьютеры тоже имеют сознание.
– Хорош трепаться, Гасси.
– Кто треплется?
– Ты. Компьютеры попросту не живые.
– А что такое "живой"? Всего лишь слово. Я думаю, что у компьютеров есть сознание, по крайней мере, когда они работают. В них есть какой-то внутренний проблеск понима ния. Они как-то... ну... размышляют.
– Гасси, у компьютеров нет схемы для размышлений. Они не запрограммированы на созерцательный умственный труд. У них есть схемы для решения определенных задач.
– Ладно, ты ведь признаешь, что у них есть схемы для решения задач - как и у человека. Я утверждаю, что если они оснащены для мышления, то должны думать. Если у чего-то есть крылья, оно должно летать.
– Включая чучела сов, позолоченных орлов и дронтов *, а также аэропланы, работающие на дровах?
– Может быть - при определенных обстоятельствах Когда-то действительно существовал аэроплан, летавший на дровах, Фэй, - продолжал Гастерсон, для большей выразительности размахивая руками.
– Я действительно думаю, что
* Толстая неуклюжая птица, не умевшая летать. Последняя особь была уничтожена в 1881 г.
у компьютеров есть сознание. Просто они никак не могут сказать нам об этом. Или, может быть, у них нет для этого причин, как у маленького шотландца, который не произнес ни слова до тех пор, пока ему не исполнилось пятнадцать, и все считали, что он глухонемой.