Ночи дождей и звезд
Шрифт:
— Награждение? — заинтересовались все.
— Это для тех, кто зарабатывает большие деньги, как королевская премия за достижения в промышленности. Нечто подобное. Будет большой прием и церемония награждения. Для них ничего важнее этого в мире нет.
— Может, на церемонию пойдет кто-нибудь вместо вас? — подсказала Эльза.
— Любой с работы отца, его друзья из ротари или гольф-клуба, мамины кузены…
— Значит, вы единственный ребенок? — спросила Эльза.
— В этом-то и проблема. Это большая проблема, — грустно ответил Дэвид.
— Жизнь
— Думаю, им просто хотелось поделиться с вами этой честью, — заметил Томас.
— Да, но я хотел рассказать им о трагедии и о погибших людях, а они все об этой процедуре и о том, успею ли я домой вовремя. Это чудовищно.
— Возможно, они хотели сказать вам «Вернись домой», не так ли? — предположила Эльза.
— Сказать «Вернись домой» можно как угодно, но «Вернись, получи хорошую работу и помоги отцу в его деле» — это не для меня, я не собираюсь этого делать, ни теперь, ни когда-либо. — Дэвид снял очки и протер их.
Эльза о себе ничего не рассказывала. Они сидела и смотрела на море за оливковой рощей вдоль берега, на маленькие острова, где все надеялись отдохнуть в солнечный полдень. Она почувствовала, что все смотрят на нее в ожидании рассказа о телефонном звонке.
— О, как я позвонила? Думаю, дома, в Германии, никого нет! Звонила двум друзьям, и везде автоответчик, они оба решили бы, что я сошла с ума, но в чем дело? — усмехнулась Эльза, и ни слова о том, что оставила на одном автоответчике легкое доброжелательное послание, а на другом слова жесткие, почти враждебные.
Андреас взглянул на нее из темноты. Прекрасная Эльза, оставившая работу на телевидении, чтобы найти убежище на греческом острове, еще не обрела долгожданный покой, подумал он.
На террасе стало тихо, каждый думал о своем звонке и размышлял, как сложилась бы ситуация, если бы пришлось все повторить сначала.
Фиона сказала бы своей матери, что в гавани теперь так много несчастных дочерей и матерей, ищущих друг друга, что ей захотелось позвонить домой и что она сожалела обо всех неприятностях, которые ей доставила, но что она теперь взрослая и должна жить самостоятельно, и это вовсе не означало, что она не любит маму и папу. Они бы не расстроились так сильно, если бы она обсудила с мамой свои планы и снова и снова повторяла, что очень даже заботилась о них и что постарается быть дома к серебряной свадьбе. Надо только обождать.
Дэвид думал, что мог бы поведать о том, что сумел побывать во многих местах и многое узнал о мире. Он мог бы рассказать об ужасной трагедии на прекрасном греческом острове и что это заставило его задуматься о том, как быстротечна жизнь и как внезапно она может оборваться.
Его отец обожал пословицы и поговорки. Дэвид мог бы рассказать ему пословицу о том, что «если любишь свое дитя, пошли его в путешествие», и планы его не окончательны, но с каждым днем он набирается опыта, от которого становится лучше. Это могло бы сработать и было бы гораздо лучше, чем пустая бездна, которую он создал вокруг себя.
Томас понял, что надо было позвонить матери, а не Ширли. Просто ему так хотелось верить, что мальчик на месте. Звонить надо было только маме. Он бы сказал ей, что беда прошла стороной, и попросил ее все рассказать Биллу. Он бы сказал ей, что сидит с незнакомыми людьми, что поведал им, какая она замечательная женщина и как благодарен ей за то, что нашла средства на его учебу, работая сверхурочно по ночам. Маме это бы понравилось.
Одна только Эльза не сомневалась, что сделала правильные звонки. Они оба знали, что она в Греции, но не знали точно, где именно, и она не оставила им возможности узнать, где ее найти. Она сказала каждому только то, что хотела. В одном случае она была неопределенной и доброжелательной, в другом жесткой и холодной. Она не изменила бы ни слова.
Андреас вздрогнул от внезапного звонка. Это мог быть его брат Йоргис, звонивший из полиции, возможно, чтобы сообщить о погибших и о понесенных убытках.
Но это был не Йоргис, это был немец. Он назвался Дитером, и ему нужна была Эльза.
— Ее здесь нет, — ответил Андреас. — Они все недавно спустились в гавань. Почему вы уверены, что она здесь?
— Она не могла уйти, — возразил мужчина. — Она звонила мне десять минут назад. Я проследил номер телефона, с которого она звонила… где она остановилась… пожалуйста. Простите, что так настойчив, но мне очень надо знать.
— Понятия не имею, господин Дитер, совершенно.
— А с кем она была?
— С группой знакомых, думаю, они завтра покинут деревню.
— Но мне надо ее найти.
— Премного сожалею, что ничем не могу помочь, господин Дитер. — Андреас положил трубку и, повернувшись, увидел перед собой Эльзу. Она вошла с террасы, услышав, как он говорит по-немецки по телефону.
— Почему вы это сделали, Андреас? — спокойно спросила она.
— Подумал, что вы хотите именно этого, но если я не прав, телефон к вашим услугам… пожалуйста, звоните ему снова.
— Вы правы, абсолютно правы. Огромное спасибо. Вы правильно сделали, что отвадили Дитера. Обычно я сильная, но сегодня я бы не выдержала этого разговора.
— Знаю, — тихо произнес он. — Бывают времена, когда говоришь или слишком много, или слишком мало. Лучше вообще ничего не говорить.
Снова зазвонил телефон.
— Вы все еще не знаете, где я, — предупредила она.
— Конечно. — Он многозначительно кивнул.
На этот раз это был его брат Йоргис.
Двадцать четыре человека погибли.
Двадцать иностранцев и четверо из Агия-Анны, не только Манос, но и его маленький племянник, который, вероятно, на борту помогал своему дяде. Ему было всего восемь лет. А еще двое — местные юноши из команды катера, совсем молодые, едва начавшие жизнь.
— Мрачные времена для вас, Андреас, — сказала Эльза с глубоким сочувствием.
— Невеселое время и для вас, — ответил он.
Они сидели и думали каждый о своем. Казалось, что они знали друг друга давно. Если было бы что сказать, они бы разговаривали.