Ночи дождей и звезд
Шрифт:
— Андреас? — Эльза выглянула наружу, где остальные были заняты беседой и их никто не мог услышать.
— Что?
— Сделаете для меня еще кое-что?
— Если смогу — да, конечно.
— Напишите письмо Адонису. Попросите его вернуться в Агия-Анну. Вернуться теперь. Скажите, что в деревне погибли двое молодых людей, что всем вам необходимо видеть того, кто уехал, но может вернуться.
Он покачал головой:
— Нет, друг мой Эльза, это не поможет.
— Хотите сказать, что не постараетесь, чтобы помогло. Что еще хуже может случиться? Он может написать
— Зачем вам вмешиваться в жизнь тех, кого не знаете?
Она рассмеялась, откинув голову:
— О, Андреас, если бы вы знали, какая я на самом деле. Да я только этим и занимаюсь. Я воинствующий журналист, меня так и прозвали на телестудии, а друзья считают, что я во все вмешиваюсь, везде сую свой нос. Вечно пытаюсь сохранить семьи, отучить детей от наркотиков, очистить улицы от дерьма, сделать спорт доступным… Мне свойственно стремление изменить жизнь людей, которых я не знаю.
— Всегда ли это помогает? — спросил он.
— Иногда срабатывает. И срабатывает достаточно часто, чтобы я не переставала этим заниматься.
— Но вы сбежали?
— Не из-за работы.
Он посмотрел на телефон.
Она кивнула:
— Да, вы правы, из-за Дитера. Это долгая история. Когда-нибудь я сюда вернусь и расскажу вам все.
— Не обязательно.
— Обязательно, но мне также важно знать, что вы написали Адонису в Чикаго. Обещайте, что напишете.
— Не умею писать письма.
— Я могу написать за вас, — предложила она.
— Неужели?
— Могу постараться передать ваши чувства, но не уверена, что это будет правильно.
— Я в себе тоже не уверен, — помрачнел Андреас. — Иногда кажется, что знаю верные слова, и воображаю, что обнимаю его, а он говорит мне «папа»… В другое время мне видится, что он непреклонен, жесток и говорит: «Что сделано, то сделано».
— Письмо надо написать такое, чтобы он сказал «папа», — не отставала она.
— Но он догадается, что письмо не мое, он знает, что его старик со словами не дружит.
— Главное — обождать. Это будет в газетах даже в Чикаго, и он прочтет о трагедии в его родной Агия-Анне. Ему захочется услышать вас. Порой события сильнее наших мелких страхов.
— Это касается и вас с Дитером? — спросил он.
— Нет. — Она покачала головой. — Нет, это другое. Когда-нибудь я расскажу, обещаю.
— Нет надобности говорить мне, Эльза, — успокоил он.
— Вы мой друг, и я хочу рассказать.
Послышались голоса с террасы.
Говорил Томас:
— Андреас, вы должны поспать, завтра будет долгий день.
— Думаю, нам следует спуститься вниз туда, где мы остановились, — начал Дэвид.
— Мой брат Йоргис выслал машину для вас. Я сказал, что у меня друзья, которых надо отвезти, дорога длинная.
— Можем мы заплатить за угощение, за день и вечер, проведенные у вас? — спросил Томас.
— Я же сказал Йоргису, что вы друзья, а я с друзей денег за еду не беру, — с достоинством произнес он.
Они посмотрели на него: престарелый, слегка сутулый, бедный трудяга в этой таверне, где они — его единственные клиенты. Они должны были заплатить ему, и обидеть было нельзя.
— Знаете что, Андреас, мы не можем уйти, ничего не заплатив, даже несмотря на то, что мы друзья, — начала Фиона.
У Шейна было другое мнение.
— Ты же слышала, что ему не нужны деньги. — Он оглядел их всех, удивляясь, как это люди не понимают, что можно есть и пить бесплатно.
Эльза заговорила медленно. Она умела привлечь внимание. Все замолчали, чтобы услышать ее. Казалось, что слезы выступили у нее на глазах.
— А что вы скажете, если мы соберем деньги для семьи Маноса и его маленького племянника, а также для других погибших на наших глазах? Для них обязательно будет создан фонд. Мы соберем столько, сколько, на наш взгляд, могли бы стоить вино и еда в другой таверне, положить все в конверт и написать на нем «От друзей Андреаса».
У Фионы в сумке нашелся конверт. Как только она его достала, они молча положили на блюдо свои евро. На дороге послышался шум полицейской машины.
— Эльза, напишите людям что-нибудь, — предложила Фиона.
Эльза сделала это уверенной рукой.
— Жаль, что не могу написать по-гречески, — вздохнула она и взглянула на Андреаса, словно у них был свой секрет.
— Это замечательно — ваша щедрость, всех вас, это прекрасно на любом языке, — сказал он сдавленным голосом. — Никогда не умел писать письма.
— Труднее всего написать первые слова, Андреас, — настаивала она.
— Я бы начал «Адонис, сын мой», — запнувшись, произнес он.
— Вы уже на полпути. — Эльза обняла его на мгновение, перед тем как сесть в машину, чтобы вернуться в деревню у подножия холма, которая так сильно изменилась с прошлой ночи, хотя звезды в небе казались прежними.
Глава третья
Пока небольшой фургон трясся по дороге с холма, они не проронили ни слова. Каждый чувствовал, что никогда не забудет этой ночи. День был долгий, переполненный эмоциями. Они узнали друг о друге так много, что вместе им было легко и спокойно. Но все надеялись, что обязательно еще увидятся со стариком Андреасом. Он сказал им, что у него есть старенький мотоцикл с фургончиком и он каждый день спускается на нем по ухабистой дороге в город, как он называл деревню, чтобы закупить провизию.
В ту ночь никто не спал. Их объединила бессонница под теплым средиземноморским небом. Они вертелись и ерзали в постелях от слишком ярких звезд, свет которых сочился в их спальни. Миллионы крошечных игл мешали им заснуть.
Эльза стояла на маленьком балконе гостиничного номера, глядя на темное море. Она остановилась в «Студио апартаментах», хозяин которых был молодой грек, изучавший бизнес во Флориде и вернувшийся с идеей создать здесь шесть небольших самодостаточных домиков, незатейливо обставленных, с греческими половиками на деревянных полах, с расписной греческой керамикой на полках. Каждый балкон был изолирован. За свои номера он брал огромные, по меркам Агия-Анны, деньги, но они никогда не пустовали.