Ночи под каменным мостом. Снег святого Петра

Перуц Лео

Барон посмотрел на него недоумевающим взглядом и не произнес ни слова.

– Чего вы еще дожидаетесь? – закричал школьный учитель. – Идут ваши арендаторы, господин барон! Ваши крестьяне, вооруженные молотильными цепами и косами. Мы с вами никогда не были друзьями, но сейчас дело идет о спасении вашей жизни. Да перестаньте вы стоять как столб! Выводите из гаража автомобиль и бегите!

– Слишком поздно! – услыхали мы голос пастора. – Они оцепили весь дом. Они не выпустят его.

Опираясь на руку Федерико, пастор медленно спускался по винтовой лестнице с

верхнего этажа. Сутана клочьями свисала с его тела, а большой белый в синюю клетку носовой платок, который он прижимал к своей щеке, был запачкан кровью. Из парка и с улицы доносились дикие возгласы и крики. Школьный учитель запер дверь и вынул ключ.

– Они напали на меня и стали избивать, – рассказывал пастор. – Среди них были и женщины. Они приволокли меня в амбар и заперли на замок. Но потом, как видно, они потеряли ко мне интерес, и я потихоньку выбрался.

«Где Бибиш?» – молнией пронеслось в моем мозгу. Во имя всего святого, я должен бежать к ней! Она там, на улице, лицом к лицу с этими взбунтовавшимися и разъяренными мужиками!

– Выпустите меня, я должен бежать к ней на помощь! – закричал я школьному учителю, но тот не обратил на меня никакого внимания.

– Эх, если бы я только мог спустить собак! – сказал барон.

Он вытащил из кармана револьвер и положил его перед собой на стол. Федерико молча стал подле него, и я увидел в его руках исполинский сарацинский меч. Должно быть, он сорвал это совершенно бесполезное оружие со стены кабинета барона.

– Заклинаю вас, господин барон, только не стреляйте! – воскликнул пастор. – Выслушайте этих людей! Попробуйте вступить с ними в переговоры, выиграть время… Жандармы уже выехали сюда.

Я схватил школьного учителя за руку.

– Я хочу выйти! Слышите? Дайте мне ключ! – закричал я.

Но он высвободился, и я тщетно сотрясал запертую дверь.

– Жандармы? Кто вызвал жандармов? – услыхал я голос барона.

– Я, – сказал пастор. – Сегодня я три раза говорил по телефону с Оснабрюком. Два раза утром и один – вечером, совсем недавно.

– Вы вызвали жандармов, ваше преподобие? – воскликнул барон. – Значит, вам было все известно еще днем?

– Да нет же! Я ничего не знал, но я все предчувствовал. Я боялся. Я ведь всегда говорил вам: вы думаете призвать Господа, а придет Молох. Вот Молох и пришел. Слышите, как он беснуется?

Снаружи изо всех сил колотили в дверь кулаками, дубинами и топорами.

Барон взял револьвер со стола и обратился к Федерико.

– Ты пойдешь наверх, в свою комнату, – приказал он.

– Нет, – ответил Федерико.

Барон вздрогнул от этого «нет», как от удара кнутом.

– Ты отправишься наверх и запрешься на ключ у себя в комнате, – повторил он.

– Нет, – ответил Федерико.

– Федерико! – воскликнул барон фон Малхин. – Ты забыл, чему я тебя учил? В законах старой Германской империи сказано: «Тот сын, который откажет в повиновении своему отцу, да будет навеки лишен чести, так, чтобы он никогда не смог вновь обрести ее».

– Я остаюсь, – сказал Федерико.

Таким я видел этого мальчика в последний раз,

таким он и сохранился в моей памяти: он неподвижно стоял, опершись руками на исполинский меч Гогенштауфенов, и бесстрашно глядел на дверь, вот-вот готовую рухнуть под напором нападающих. В этот момент он напоминал каменное изваяние своего великого предка.

– Отоприте! – раздался снаружи голос, услышав который, я вздрогнул, как от удара электрического тока. – Отоприте, иначе мы взломаем дверь!

То был голос Бибиш.

Мне помнится, что дверь отпер лично барон. В то же мгновение в приемную ворвалось дюжина крестьян, вооруженных топорами, молотильными цепами, ножами и дубинами. В числе первых была – Бибиш! Бибиш со сверкающими ненавистью глазами и резкими складками в углах холодно сжатых губ. За нею следовал князь Праксатин, последний отпрыск рода Рюриков. Он потрясал красным знаменем и пел во всю глотку «Интернационал» на русском языке.

– Ни с места! – закричал барон. – Стойте, или я буду стрелять! Чего вы хотите? Что вам нужно? Как осмелились вы вторгаться в частное владение?

– Мы представляем Революционный Совет морвердских рабочих и крестьян. Мы пришли, чтобы забрать то, что принадлежит нам по праву, – закричал стоявший у дверей мой хозяин-портной.

– Какой вы Совет? Вы сволочи, сброд! – закричал на них барон. – Обыкновенные мятежники и пьяные бандиты!

– Вставай, проклятьем заклейменный! – орал князь Праксатин.

Лавочник протиснулся обратно в дверь и закричал стоявшим перед домом крестьянам:

– Он у нас в руках! Мы захватили его!

– Война дворцам! – надрывался князь Праксатин. – Да здравствует экономическое раскрепощение пролетариата! Смерть помещикам!

– Вздернуть его! Повесить! – доносились снаружи разъяренные крики. – Деревьев здесь хватает. Да и телеграфные столбы имеются!

– Дети мои! – жалобно кричал пастор. – Ради всего святого, образумьтесь!

– Убейте этого попа! – завизжал чей-то голос; и среди крестьянских голов замелькало искаженное злобой лицо какой-то женщины, размахивавшей ножом.

– Назад! – повелительным тоном крикнул барон фон Малхин, и на мгновение в комнате воцарилась тишина. – Еще один шаг, и я буду стрелять. Если вы хотите мне что-нибудь сказать, то пусть один из вас выступит вперед. Остальные пусть молчат. Вот так! А теперь пусть ваш представитель скажет мне, в чем дело. Ну что, кто будет говорить?

– Я! – сказала Бибиш. – Я буду говорить! Барон фон Малхин наклонился и посмотрел ей в глаза.

– Вы, Каллисто? – воскликнул он. – Вы хотите говорить от имени этой сволочи?

– Я говорю от имени рабочих и крестьян Морведе, – сказала Бибиш. – Я говорю от имени трудящихся масс, которые здесь, как и всюду, страдают от голода, холода и прочих лишений. Я говорю от имени эксплуатируемых и угнетаемых.

Барон фон Малхин сделал шаг по направлению к ней.

– Вы меня обманули, не так ли? – спросил он с ледяным спокойствием. – Вы обманывали меня изо дня в день. Вот к чему сводилась ваша работа! Чем вы отравили этих людей? Сознавайтесь!