Ночная бабочка. Кто же виноват?
Шрифт:
– В районе одиннадцати часов...
– А когда вернулись?
– Было уже поздно... Сейчас скажу. Э-э, где-то в половине одиннадцатого... вечера или ночи, вам видней...
– И что делал ваш муж в это время?
– Спал...
– То есть в это время он спал. А что он делал в промежутке между восемнадцатью и двадцатью часами, вы не знаете...
– Нет.
– А вы не заметили ничего странного?
– Странного?.. Бутылка водки на кухне стояла, рюмки, огурчики нарезанные... Накурено было...
Я слушал и не верил своим ушам. Что такое Вика говорит?
– Стул был перевернут...
– Краска?! Какого цвета?
– Красного... Я, конечно, все убрала...
Я только было открыл рот, чтобы приструнить свихнувшуюся жену, но в это время в комнату вошел торжествующий Белявский. На раскрытой ладони на носовом платке лежал охотничий нож с пятнами запекшейся крови.
– Под ванной лежал... А Игольника ножом зарезали...
– Где вы, говорите, э-э, краску видели? – обращаясь к Вике, с чувством, близким к торжеству, спросил следователь.
– На кухне...
– Покажете?
– Да, как скажете...
Из комнаты Вика выходила, опустив глаза. Больше я ее не видел. Несмотря на мои протесты, оперативники надели на меня наручники и повели вниз, к машине. Меня брали под стражу. И никто из оперов не сомневался в том, что постановление на мой арест будет выписано в самом ближайшем будущем. И я почему-то в том не сомневался...
Меня уже подвели к машине, когда я увидел Александру. Спортивно-молодежный стиль: футболка, джинсы, кроссовки. Но даже в таком наряде она ничуть не была похожа на парня. Грациозно-очаровательная девушка юных лет. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами... Странно, что она здесь делает? Ведь она никогда не ходила к нам в гости. Почему пришла именно сегодня, в самый неблагоприятный для меня момент? Что, это закон подлости? Или чей-то злой расчет?
Муровцы говорили мне, что шутить со мной будут в изоляторе на Петровке. Конечно же, сказано это было ради красного словца. Но в этом изоляторе я действительно стал жертвой шуток, которые уготовил мне злой рок...
Меня поместили в камеру с какими-то мелкими уголовниками. Ничего серьезного – сплошные понты и много шума. Меня пытались построить, но мне даже не пришлось распускать руки, чтобы поставить на место молодого баклана. Сначала прошелся по нему энергетическими гусеницами тяжелого взгляда, затем рыкнул. На этом все и закончилось.
А через два дня после выходных началось такое, о чем лучше не вспоминать... Меня вызвали к следователю, которому поручено было вести мое дело. А дело самое что ни на есть уголовное. И самое что ни на есть тяжкое... Букашкин был следователем МУРа, а этот был прокурорским.
Начал он с того, что предъявил мне обвинение и зачитал постановление на мой арест. То есть дал понять, что влип я конкретно. А потом давай втаптывать меня в грязь. На пару с Викой...
Сама Вика на допросе не присутствовала. Зато в деле присутствовали ее показания. В ночь с двадцать второго на двадцать третье июля я действительно пришел домой в состоянии алкогольного опьянения и завалился спать. Продолжал спать и днем в четверг двадцать третьего июля. Но Вика не могла гарантировать, что я крепко спал в момент убийства, поскольку на тот момент ее не было дома. Гостила у родителей. А когда вернулась, обнаружила на кухне накрытый на две персоны стол и пятна красной краски на полу.
– К
Ягодками оказались отпечатки моих пальцев на рукоятке ножа, на клинке которого были обнаружены следы Пашкиной крови... От таких улик черта с два отвертишься.
– Из всего следует, что в районе восемнадцати часов двадцать третьего июля в своей квартире вместе со своим другом и компаньоном вы распивали спиртные напитки...
Пили мы с Пашкой, пили, а потом у меня вдруг крыша поехала. Я схватил нож и по самую рукоять всадил ему в сердце. Потом я сунул труп в багажник, чтобы вывезти его за город. Но то ли я испугался, что гаишники меня на посту тормознут, то ли еще что, но выбросил я его на Можайском шоссе, не доезжая до Кольцевой. А Можайское шоссе, как известно, суть продолжение Кутузовского проспекта, где я жил. Еще одно бесплатное приложение к обвинению... За последние дни более тщательная экспертиза установила более точное время убийства. Временной промежуток сократился до отрезка от восемнадцати тридцати до девятнадцати тридцати. Оказывается, именно в это время я и нанес смертельный удар своему лучшему другу. А потом вывез труп. Посветлу. Чтобы успеть до половины одиннадцатого, когда должна была вернуться Вика.
– Бред! – отрицательно мотнул я головой. – Кто видел, как я тащил труп в машину?
– Никто... Вам просто повезло...
– Никто не видел. Потому что я не убивал Пашку. И от трупа не избавлялся... Он же не пушинка, чтобы его так просто в машину затащить. И машину в квартиру не загонишь... Кто-нибудь бы видел, как я тело тащил...
– Это все детали.
– Да, детали, из которых складывается суть... А Вика, значит, у родителей гостила... Вы спрашивали у них, так это было или нет?
– Не думайте, мы не глупее вас. Спрашивали...
– И что?
– Не было ее там.
– А где она была?
– Вам лучше знать... – Следователь насмешливо усмехнулся и отвел глаза в сторону.
– А вы для чего?
– Ну, мы-то знаем...
– И где она была?
– Не знаю, должен я вам это говорить или нет, но если вы настаиваете... Да и на суде все равно узнаете... В общем, у нее есть любовник. С ним она и была. В своей квартире, на Сущевском Валу...
– Это она вам такое сказала?
– Да.
В то, что у Вики был любовник, я скрепя сердце мог поверить. Хотя не понимал, как она могла обвести меня вокруг пальца. Ведь она же фактически находилась у меня под колпаком, я контролировал каждый ее шаг. Видно, нашла лазейку... Но изменяла она мне и прежде. А вот чтобы ментам сдавать... Хотя нет, как раз и сдавала. И бригаду из психушки вызывала. Но ведь сейчас она рассказала то, чего не было. Не мог я Пашку убить. Не мог!..
– И про кровь на полу тоже она сказала?