Ночная диверсия
Шрифт:
Выльет был назначен через неделю. С утра до вечера с Таней занимался еще совсем молоденький лейтенант. Учеба в основном сводилась к изучению города, в который предстояло лететь. Таня уже была там однажды, ездила из Харькова к отцу. Сейчас, прикрыв глаза, она старалась представить себе полностью этот большой приморский город. Оторвавшись от карты, она мысленно шла от центра к портовой части города, сворачивала на Приморский бульвар, затем снова поднималась по одной из улиц вверх. Очень тяжело запоминались новые названия улиц, которые дали немцы.
Однажды к ним в номер зашла портниха. Она сняла мерки с девушек, и на другой день им доставили новую одежду и обувь.
— Зачем, — удивились они, — у нас и эта еще неплохая.
— Не знаю, так приказали, — отрезала женщина.
…Самолет, взревев моторами, начал выруливать на взлетную полосу. Таня, которая летела в самолете впервые, испуганно вцепилась в сиденье. Увидев, что Вера и Рая спокойны, она опустила руки и приняла независимый вид.
А самолет, уже оторвавшись, круто набирал высоту. Таня прильнула к иллюминатору, но ничего не могла рассмотреть.
Летели долго. Из кабины вышел пилот. Ободряюще улыбнувшись девушкам, он предупредил:
— Скоро линия фронта.
Таня опять прильнула к окну. Она до боли в глазах всматривалась в ночную мглу, стараясь что-нибудь увидеть, но за окном была сплошная чернота.
Резко накренившись, самолет начал снижаться, потом пошел на малой высоте. Прошел еще час.
Таня так ничего и не поняла, почувствовала какие-то толчки, и через минуту самолет остановился.
— Приехали, — пошутил пилот, — уже дома. — И открыл боковую дверь. — Выгружайтесь, девочки.
Таня шагнула по трапу в ночь и почувствовала, как чьи-то сильные руки подхватили ее и поставили на землю.
…Еще через неделю провокатор чувствовал себя совершенно здоровым. На плече постепенно заживал рваный рубец от пулевого ранения.
— Ну что ж, хозяюшка, поставили вы с Ниной меня на ноги. Век этого не забуду. Но отдыхать больше нельзя. Нужно пробираться дальше, — сказал «Рубан», когда хозяйка, как обычно, зашла к нему поутру.
Женщина молча кивнула головой и вышла. Через несколько минут она возвратилась, поставила перед ним литровую банку молока и краюху хлеба.
— Поешь, родимый, да поспи на дорогу.
А под вечер на чердак поднялся Родион.
— Спускайся в хату, вояка, потолкуем.
За столом сидел еще один гость. Голая, как бильярдный шар, голова его покоилась на короткой, но, по всему видать, сильной шее. Могучие, не по росту плечи выдавали в незнакомце человека большой физической силы.
«Эге, брат, — подумал предатель, — тебе в руки попасть — дело не из приятных».
У гостя было пожилое, испещренное густой сеткой морщин лицо, а глаза молодые, чуть хитроватые.
— Семен Рубан, — отрекомендовал себя «старший лейтенант».
— Худой, — серьезно представился гость.
— Худой, говорите? Ну и ну, конспираторы.
— Присаживайтесь к столу, балагурить особенно некогда, — сухо оборвал Худой.
На чистой скатерти появилась тарелка с огурцами, сковорода с картошкой, густо присыпанной луком, бутылка настойки.
Худой разлил содержимое бутылки по стаканам. Выпили, молча закусили. Потом Худой придвинулся к собеседнику.
— А теперь, мил человек, расскажи, кто ты, откуда, куда путь держишь?
В ответ на протестующий жест быстро прижал его руку к столу.
М Не горячись, голубчик. Если ты умный человек, поймешь, зла мы тебе не желаем. Не для того Родион рисковал головой, тебя спасая, чтобы сейчас предать. Нина лечила тебя тоже не для того. Да и хозяюшка наша не для виселицы тебя около месяца поила, кормила.
— Это верно, — согласился «Рубан», — для виселицы не спасают. А история моя, собственно, обыкновенная! Закончил в свое время железнодорожный институт. Работал сначала на севере, потом перевели в управление железной дороги в Днепропетровск." Началась война, присвоили звание -и на фронт. Под Новоград-Волынским ранили. Очнулся уже у немцев. Отправили в концлагерь, километрах в сорока отсюда. Что такое немецкий концлагерь, представление имеете? Ну вот, подобралось нас пять человек посмелей и удрали. Конечно, не все гак просто, как я рассказал, но я вкратце. Сначала пробирались все вместе, потом решили разойтись, поодиночке легче. Плохо, что на пятерых только у одного автомат был. Это наследство от того немца, которого мы в лагере прикончили. А тут этот фриц на дороге подвернулся. Думал, отберу оружие без шума, да вот не вышло.
— Ты член партии?
— Да.
— Куда дел партбилет?
Я взводом в штурмовой группе командовал. Перед боем партийные документы комиссару полка сдал.- И он назвал фамилию командира полка и комиссара, номера полка и дивизии.
— Что же дальше думаешь делать? До фронта-то далеко, не дойдешь, пожалуй.
— Далеко, это верно. Но и здесь оставаться нельзя. Да и повоевать еще думаю.
— Это один-то? Вот что, повоевать и здесь можно, да еще как повоевать… Оставайся. Ты нам пригодишься, не так уж у нас много командного состава. А впереди большие дела у нас начинаются.
— У кого это — у нас?
— Ну, не все сразу. Придет время, узнаешь.
— Проверить желаете? — усмехнулся «Рубан». — Ну что ж, проверяйте.
— А как ты думал, браток? Война — дело серьезное.
— Итак, товарищи, будем считать подготовительный период законченным. Он у нас несколько затянулся, но иначе поступить было нельзя. Теперь мы переходим к активной борьбе. Подпольный обком партии утвердил наш оперативный план. Рассказывайте, Ольга!
— Я только что вернулась из областного центра. Мне «посчастливилось» и туда и обратно лететь с оберстом фон Говивианом. По существу, мы вылетели по одному и тому же вопросу, но в разные инстанции.
Присутствующие переглянулись.
— Так вот. При обсуждении нашего плана обком предложил в ночь проведения операции вывести из города всех, кого в лицо видел изменник. Провокатор должен быть взят не ранее, чем в ту же ночь. Судить его приказано в партизанском отряде. Представителем трибунала назначен товарищ Худой.
Кроме того, обком рекомендует повнимательнее присмотреться к капитану Вольфу и без крайней нужды не принимать мер к его уничтожению. Там склонны думать, что он может оказаться антифашистом, а может быть, даже коммунистом. Он нам может оказать помощь.