Ночная дорога
Шрифт:
— Ничего подобного. Мне кажется, вы готовы для собрания «Сочувствующих друзей». Оно как раз состоится сегодня. В два.
— Опять разговоры? — Джуд вздохнула, продолжая отбивать ритм ногой, сжимать и разжимать кулаки. — Я не собираюсь идти на собрание убитых горем родителей и говорить о Мии. Разве этим ее вернешь?
— В какой-то мере.
— Так может сказать только человек, который не терял детей. Нет, спасибо.
— Единственный способ исце…
— Господи, помоги… Если вы скажете «исцелиться», я уйду. Нет никакого исцеления, все это полная ерунда. Я до сих пор не могу слушать музыку — никакую.
— Раньше вы говорили, что для вас все кругом серое.
— Я говорила, что живу в серой массе. В густом тумане.
— И вам казалось, что шел пепельный дождь той ночью, когда умерла Миа?
— Да, а что?
Харриет посмотрела на нее поверх стекол очков. И приняла решение.
— Так вот, если вы по-прежнему окружены серым, то, думаю, вам следует оглядеться. Может быть, сейчас вы разглядите что-то другое. Силуэты. Людей.
Джуд перестала грызть ноготь.
— Что вы имеете в виду?
— Я знаю, что ваша боль не пройдет, Джуд. Но, может быть, вы наконец готовы признать тот факт, что в жизни есть место не одной только боли. Поэтому вы сейчас и ведете себя как изнеженный пудель. Боитесь чувствовать, но это происходит все равно. Вы впустили к себе в дом Лекси. А это огромный шаг, Джуд.
— Я еще почитала Грейс сказку, поиграла с ней в игру, — тихо произнесла Джуд.
— И как вы при этом себя ощущали?
Джуд взглянула на нее.
— Как бабушка. — Глаза ее наполнились слезами, а она этого не заметила. — Я была жестока к Заку. Просто не могла… взглянуть на него без того, чтобы не вспомнить…
— Воспоминания не вредят, Джуд.
— Но только не мне, док. Они меня разрушают.
— Может быть, вам и нужно рассыпаться, чтобы потом собрать себя по кускам.
— Боюсь, я никогда не стану прежней.
— Станете. Вы уже на пути к этому, Джуд.
— Что мне делать теперь?
— Слушайте свое сердце.
Джуд передернулась. Она упорно старалась закрыть на замок свои чувства, и теперь мысль о том, чтобы выпустить их снова, приводила в ужас. Она не знала, сумеет ли. И захочет ли.
До конца часа Джуд пыталась слушать доктора Блум, но в ней снова пробуждалась паника, заглушавшая все, кроме затрудненного дыхания. Что, если она позволит себе снова раскрыться и тогда боль просто поглотит ее? Что, если она потеряет те успехи, которых добилась? Еще совсем недавно Джуд была практически бесполезным, вечно рыдающим существом, не имевшим сил продержаться день без лекарств.
В конце сеанса она что-то сказала доктору Блум — сама не поняла, что — и вышла на улицу.
День показался ей одновременно и ярким, и тусклым. Низко висели облака цвета серого песка. Солнечный свет пробивался кое-где, пока дождь падал такими мелкими каплями, что местные его даже не замечали, только туристы прятались под цветными зонтами. Она постояла на углу под плачущим небом и постаралась вспомнить, куда идти. Ей почему-то показалось, что, куда бы она ни направилась, все равно ошибется.
— С вами все в порядке, мэм? — спросил мальчишка, остановившись рядом. С растрепанными волосами и скейтбордом под мышкой он напомнил ей далекое прошлое — а может быть, близкое, — когда Зак и Миа ходили в младшие классы.
Она бы все отдала, лишь бы побежать сейчас к машине, доехать до парома, а оттуда — домой. Но она не могла. Это была среда.
— Да, — ответила она. — Спасибо. — Она медленно двинулась вперед. Дождь барабанил по голове, его капли попадали в глаза, но Джуд ничего не замечала.
Совсем скоро Джуд оказалась перед входом в галерею матери. В окнах по обе стороны от закрытой двери висели огромные полотна — на одном был традиционный пейзаж, тюльпаны в индейской долине, золотые и красные, под меланхолично черным небом; на втором — натюрморт, ваза с розовыми георгинами. Только при внимательном рассмотрении можно было заметить тончайшие трещинки на старинном фарфоре.
Джуд открыла большую стеклянную дверь и вошла в элегантный вестибюль. Поздоровавшись со швейцаром, она направилась к лифту и поехала на последний этаж.
Лифт открылся в пентхаусе: четыре тысячи квадратных футов светлых мраморных полов, кое-где заставленных французской антикварной мебелью — изысканной, но неудобной. В окна от пола до потолка попадала линия горизонта с силуэтами зданий, бухта Эллиот и, в хорошие дни, гора Рейнир.
— Джудит, — сказала мать, выходя ей навстречу. — Ты сегодня рано. Хочешь бокал вина?
— Отчаянно. — Джуд прошла за матерью в гостиную, на стенах которой, выкрашенных в кремово-белый цвет, были развешаны огромные полотна. Ни одна из картин Джуд не нравилась — темные тона, гнетущие и тревожные. На нее они всегда действовали угнетающе. Помимо картин, ни одного цветного пятна. Джуд опустилась на белый стул возле камина.
Каролина принесла бокал белого вина.
— Спасибо, мама.
Мать расположилась на светлом диване напротив Джуд. Глядя на Каролину, можно было подумать, что она подготовилась к светскому приему — седые волосы, элегантно и чуть небрежно собранные во французский узел; умелый макияж, подчеркивавший цвет глаз и скрывавший веер морщин вокруг тонких губ.
— Ты чем-то расстроена? — спросила мать, потягивая вино.
Довольно необычная реплика из уст матери, слишком личная. При других обстоятельствах Джуд улыбнулась бы, придумав какую-нибудь красивую отговорку, но возвращение Лекси, то проклятое письмо, переживания сына — все это выбило ее из колеи. У нее не осталось сил, и она терзалась страхом, хотя не понимала почему. Что теперь делать — оставаться на месте? Выжидать? Или пусть все идет своим чередом? У нее словно опять выбили почву из-под ног. И она хотела с кем-то поговорить, ей необходима была чья-то помощь, чтобы найти выход. Только собственная мать вряд ли была тем человеком, в чьей помощи она нуждалась.
Ей хотелось улыбнуться, поменять тему разговора, сделать вид, будто ее ничто не тревожит, но вся ее жизнь, похоже, разваливалась на куски, и сил на притворство не осталось.
— Почему так получается, что мы с тобой никогда не говорим по душам? — медленно проговорила она. — Я ведь даже тебя не знаю. И ты, безусловно, не знаешь меня. Почему так?
Каролина отставила бокал. В этот серый дождливый день Джуд впервые заметила, как постарела ее мама, какой у нее усталый вид. Худенькие, хрупкие плечи, немного сутулая спина, которая еще совсем недавно была прямой.