Ночная няня и кошачья магия
Шрифт:
Впрочем, с её талантами дознавателям лучше не попадаться!
Королевские дознаватели из Канцелярии Мракобесия занимались делами особой важности. Когда магия служит оружием, убивающим мирных граждан, дознаватели тут как тут. Странно, что ночью не заявились!
Вообще-то в их городке скука невероятная. Благолепие и порядок – вот девиз бургомистра. Говорят, когда-то давно в интернате, где теперь работала Сона, была школа ордена Синего Пепла! Красиво. Сонате название нравилось. Колдуны собирали по округе детей и обучали их тёмной магии. И у каждого ученика был особый знак на запястье, сделанный синим
И вдруг – оживающие мертвецы!
Это было так дико и странно, что перепуганный главный врач приказал персоналу молчать. И нанял двенадцатилетнюю девочку для ночного спокойствия. Он не отважился сделать доклад бургомистру и городскому совету, зато робко намекнул на ремонт, жизненно необходимый моргу.
– Это вирус, – взволновано говорил профессор, пылко глядя на подчинённых. – Сугубо медицинское дело. Нужно найти первопричину, источник заражения мертвецов. Тогда мы сделаем им прививку, и наши постояльцы будут лежать, как полагается приличным покойникам.
Отчего-то те, кто колобродил ночами, были людьми одинокими, никто не собирался их хоронить, никто не подавал иски в ратушу. Они просто мёрзли в алюминиевых ящиках, пока профессор искал лекарство от зародившегося зомби-вируса. Двенадцать жителей Альхенгофа, старые и молодые, больные, здоровые, всевозможных профессий, живущие в разных районах. Никакой логической связи.
И вот: у Соны под боком жертва магического преступления, а она эту жертву спать уложила! Тринадцатого постояльца!
Хорошо хоть дар у неё небольшой, а то дознаватели учуют магию и, чего доброго, арестуют. Как потом объясняться с мамой?
Соне припомнился дедушка Алек: вот он склонился над внучкой и тихо поёт колыбельную. Настоящее волшебство музыки, а не те ошмётки, что ей достались.
– Соната, – пел знаменитый дедушка. – В твоём голосе собрана магия всей замечательной семьи Ландер. Когда запоёшь, покоришь весь мир! Твоя гортань – инструмент, созданный творить чудеса!
Милый дедушка. Ты позабыл, что любой инструмент можно сломать. Где-то теперь дирижируешь?
Потемневшие глаза, краткий взмах руки…
За спиной послышался шорох.
– Сона! – позвала сестра Маргарита. – Как у тебя дела?
– Всё спокойно, – от души потянулась Сона.
– Старичку одному не спится. Поможешь?
Маргарита протянула больничный халат. И белую косынку с крестом на лбу. Сона снова переоделась, на этот раз в сестру милосердия.
– Идём, ему очень плохо, а он бредит и хочет кого-то искать!
В палате три пациента, двое спали, как положено, выпив лекарство, а старичок в полосатой пижаме стоял у окна и смотрел на луну.
– Вот недавно у него день рождения был! – сказал старичок неизвестно кому, открывая оконную створку. – Я ему лучшей еды купил, самой дорогой, что была в магазине. И всё хорошо, он довольный лёг спать. А после взял и ушёл. Навсегда.
Старичок повернулся к Соне, строго посмотрел на неё и спросил:
– Чувствуешь, какое страшное слово? Навсегда. Как приговор!
Сона торопливо кивнула и сделала шаг к пациенту.
Он махнул на неё рукой и вновь отвернулся к окну:
– Не желаю быть приговорённым. Из меня будто всю радость забрали. Воздух выдавили из лёгких. Всё болит, и ноет, и плакать хочется. Я должен его найти!
– Генрих Карлович! – закричала сестра Маргарита, когда старичок, кряхтя и пыхтя, решительно полез на подоконник.
И Сона узнала в нём архивариуса, хранителя истории Альхенгофа.
– Кого найти, господин хранитель? – спросила она старичка. – Я помогу, честное слово! Вы только скажите, каким он был?
– Самым красивым, – вздохнул Генрих Карлович, растеряв силы в борьбе с подоконником. Сестра Маргарита подхватила его и повела обратно в кровать. – Самым добрым и ласковым, вот каким. Так и запомни: Помпадур был самым!
– Помпадур? – не поняла Соната.
– Возьми, девочка, – архивариус сунул ей в руки пачку листов. – Когда-то я был силён в истории, со мной была магия знаний. А сейчас я забываю слова. В голове какие-то даты, события, всё вперемешку, клубком. И ничего не хочется. Жизнь сделалась неинтересна, что уж говорить об истории.
– Вам нужно поспать, Генрих Карлович! – строго сказала сестра Маргарита. И выжидающе взглянула на Сону.
– Спи-спи-спи! – приказала Соната, а сама всё смотрела на пачку листов с фотооттиском важной кошачьей морды.
Архивариус обмяк на кровати и засопел, шевеля усами, сам словно серый потрёпанный кот.
– Ужас что творится, – сказала сестра, когда они вышли из печальной палаты. – Все с ума посходили! Тут недавно лечилась Пелагея Никитична, помнишь такую, Сона? Пирожки пекла на углу Цветочной? Так просто рыдала по кошечке!
Соната помнила смешливую женщину, всегда угощавшую детвору. Ей нравились ватрушки с малиной: начинки Пелагея никогда не жалела. Но её пекарня на углу Цветочной была уже месяц закрыта.
– А куда она пропала, сестра? Неужели уехала из Альхенгофа?
– Какое там, – Маргарита вздохнула. – Внизу она, в холодильнике. Спать тебе не даёт по ночам.
– Ой, – огорчилась Сона. – Рыжая дама в светлой рубашке? Так она умерла от горя?
Маргарита не успела ответить.
На первом этаже раздался шум, кто-то охнул, споткнувшись о гроб, торопливо пробежал через церковку, отпер дверь в помещение морга.
А потом по всей сонной больнице разлетелся звонкий крик петуха.
3. Переполох в холодильнике
Петух голосил во всю глотку, старательно выводил каждую ноту!
Сона родилась в музыкальной семье, уж она-то чуяла прирождённый талант. Петух в долгое «ку-ка-рее-кууу!» вкладывал всю птичью душу.
– Откуда петух в больнице? – удивилась сестра Маргарита, но тут же ей стало не до вопросов: изо всех палат стали выглядывать заспанные пациенты, и все как один полезли с претензией, что в лечебном корпусе развели зоопарк.