Ночная воровка

Копейко Вера Васильевна

— Что будем петь? — Он окинул ее вопросительным взглядом всю, словно петь она собиралась всем телом.

Надя не колебалась. Она назвала любимую «Неаполитанскую тарантеллу». С которой началась ее первая любовь.

Откашлявшись, она сложила руки перед грудью, и Найк кивнул. Его пальцы бегали по клавишам, а глаза с восхищением смотрели на женщину, которую он полюбил навсегда…

Что было потом? А что могло быть потом, кроме жарких объятий, шепота, стонов, почти музыкальных, но это уже был другой жанр…

9

Ну,

интересно, что будет завтра? Татьяна Федорина крутилась перед зеркалом, примеряя костюм, в котором собиралась на вернисаж к Гатальски. Она выбрала синий, он на самом деле был от «Шанель», очень ей шел, своей строгостью придавая странную мягкость лицу. Вообще-то, она была недурна собой, стройная, с высокой грудью, вот разве что лодыжки толстоваты, чтобы соответствовать облику, который Татьяна навязывала окружающим, — наследницы дворянского рода. Кто-то видно испортил породу, причем недавно. Попалась какая-то особь не того разбора. Но модные и очень дорогие туфли, а также брюки, которые она часто носила, были призваны отвлечь внимание от недостатка. Брюки она надевала теперь все реже, потому что была глубоко убеждена, что в ее возрасте лучше показывать миру ноги до колен, потому как они старятся позднее, чем все остальное тело. Когда мужчина смотрит на юную барышню в брюках, то под ними он мысленно видит упругие бедра и половинки спелой дыньки, а глядя на мадам за сорок, ничего, кроме целлюлита, сообразить не способен. А Татьяне уже сорок пять.

Она отошла от зеркала подальше — не так видны изъяны стареющей кожи. Из дома надо выходить довольной собой, выучила она наставление знающих людей, более того, запомнить выражение лица, которое было в зеркале и понравилось, ни в коем случае не дать мышцам волю, едва отвернувшись от волшебного стекла.

«Как же эта сучка выкрутится? — спрашивала она себя. — Ничего у нее не выйдет, ишь, замахнулась, богатого мужичка захотела. Ничего, после этой истории спесь пропадет. Арбалета нет на витрине, нет как нет. Пуст зеленый бархат».

Татьяна покачала головой, словно не веря себе. Если честно, она и сама не могла понять, почему не в силах порадоваться чужому счастью.

А началось это с ней после первого обмана мужа. Однажды она вернулась домой из командировки и нашла на ковре то, что рассказало ей больше любых слов… Маленькое резиновое изделие, такими они никогда не пользовались. Он его выронил и не заметил — обертка в цвет ковра. Очень спешил, наверное. Встречать ее в аэропорту. С тех пор ей стало казаться, что все мужчины — это ее муж, а все женщины — его любовницы.

Она поедет в «девятке», без шофера. Ох, и насладится она завтра! Интересно, что сделает Гатальски? Ведь арбалет Людовика XII, как она понимала, — жемчужина всей коллекции. По крайней мере, Тавранчук его так подала.

«Вообще-то, если отбросить все, Надежда сделала конфетку из выставки. Но, кажется, и сама сладенького поела», — хмыкнула Татьяна.

Потом Татьяна сняла костюм и надела халат. В большой квартире она одна, среди вещей и тишины. Она закурила и вышла на балкон. С десятого этажа на Фрунзенской набережной ей был виден Кремль, великолепно подсвеченный, зубчатые стены, вечность. Прекрасная вечность. То, что остается после людей.

Она выпустила кольцо дыма, постепенно расслабляясь. Чего только не было в веках, размышляла она, но люди ушли. Вещи, сделанные людьми… собранные людьми, остались.

У нее много вещей, но нет того, что сейчас получила Надя Тавранчук.

Она затянулась еще глубже. На фотографиях, которые показал ей — из последних — Павлушка, у Найка и Нади были такие лица, такие… Мужчина, который так смотрит на женщину, как он на нее, простит все. Даже если она разорит его до нитки. Татьяна тоже понимала кое-что в людях.

Она докурила сигарету и бросила горящий огонек вниз, тот падал, сперва разгораясь, а потом внезапно погаснув. Вот так и ее злая зависть: сперва разгорелась, а потом разом погасла. И она приняла для себя решение.

Татьяна быстро подошла к шкафу, вытащила джинсы и куртку.

Алексей Дронов уложил арбалет в сумку и поцеловал Галю в щеку.

— Ну что, боевая подруга, прощай.

— Алеша, ты ни во что не вляпаешься?

— Не думаю. Пока меня выставили только на деньги. Но ты ведь знаешь, что по большому счету я в прикупе?

Жена улыбнулась.

— Она ничего не знает?

Алексей приложил палец к губам.

— И не узнает. Пока я сам не скажу.

— Как мудро ты тогда поступил — сразу сделал две заготовки этого арбалета.

— А все запасники, в которые меня пустила Надежда Николаевна. Эти дамы сами не знают, чем владеют.

— Но ты в прошлый раз ведь не напрямую продал его американцу?

— А я его продал вовсе не американцу, а чеху. — Алексей ухмыльнулся. — А когда Надежда привела меня туда и показала арбалет Людовика, я чуть не задохнулся, готов был его расцеловать в герб!

— Но может, это не твоя работа?

— А я проверил, едва заметный вензелек — буква из двух половинок: от А и от Д — на месте. Я, только я один знаю, где она стоит.

— А я? Ты забыл?

— Я всегда говорил, что жена должна быть вторым «я» своего мужа.

— Ну конечно, дорогой. Как скажешь.

— Ладно, целую ручки. Жди.

— Ты не слишком-то фуршеться.

— А вот это как ты скажешь, дорогая. Я целиком в твоей власти. Но в приглашении про фуршет — молчок. Там указан только «Бокал вина».

— Будто не одно и то же.

— Полагаю, что нет.

Надя заехала домой переодеться. Сегодня она надела черное шелковое платье, а сверху накинула черный сюртучок. Низкий вырез удлинял шею, а улитка, в которую она собрала волосы на затылке, сделала ее профиль похожим на медальонный.

Кот Маркиз притих, будто почувствовал напряжение хозяйки.

— Ну что, животное, — вздохнула Надя, взглянув на кота, а потом снова обернувшись к зеркалу, — волнуешься за меня?

Он зажмурил глаза и пошел на диван, собираясь свернуться в клубочек.