Шрифт:
Неименованный
Величественно выдвигая тело из червоточины, он полагал, что готов ко всему. А случалось с ним всякое – бывало, что сразу после перехода тучей набрасывались враги, а бывало, что и сам проход между мирами оказывался запечатанным, причём так, что приходилось вытягивать его из межсферной пустоты заново.
Всё было, и ко всему он всегда был готов. Выжил и дожил? Точно, был готов.
Не успело опасть пламя, как он поспешил выбрать имя. Привычка именовать себя наиболее подходящим миру и своей миссии в этом мире образом
Вторая – он, хочешь не хочешь, а просто обязан был просканировать обитателей, ознакомиться с их жизнью, культурой, традициями. Это иногда помогало в миссиях, а иногда нет. В любом случае, много времени не отнимало.
Всё, как всегда, случилось в первый раз. Наскоро познавая мир, он упустил мелкую деталь. Мог бы и заметить, что расстояние до ближайшего обитателя оказалось несколько больше обычного.
Именно поэтому – внезапно, выход червоточины оказался не на поверхности планеты. Но и не в чистом открытом космическом пространстве, где всегда есть время подумать и подготовиться.
В плотной планетарной атмосфере.
Полностью проявившись в тёмном ночном небе, он почувствовал, как ускоряется и падает. И что необходимого ему псевдоразумного симбионта с ним больше нет. То ли тот, не удержавшись, был вырван из кокона встречным потоком молекул (здесь, в материальных сферах сущего, они в ходу), то ли отстал на фатальное мгновение, материализуясь вслед за хозяином.
Вместе с катастрофой пришло понимание имени. Здесь он, пойманный в ловушку для дураков, мог называться Снарк.
Без симбионта ни одну летающую форму Снарк принять не мог. Да что летающую – никакую не мог, ни принять, ни удержать. Собственный, привычный ему облик неугомонные молекулы разобрали на удивление быстро. Развоплощаясь под любопытными взглядами землян, он закономерно превратился в горящий болид. Выбора не было. В то, что земляне могли ожидать с небес, в то и превратился. Взорвался, немного не долетев до поверхности, распался жёлтым огненным дождём.
Эдвин
Эдвин Шелл, англичанин десяти лет, спал один в детской. Только вчера она перешла в его распоряжение, хотя с того ужасного дня, когда пропал брат, прошло четыре года. Мама тогда запретила менять в комнате хоть что-то, и даже заходить сюда разрешалось строго по делу. А именно, протереть пыль с полок, стола и старого ноутбука, покрытого наклейками с черепами, впустить робот-пылесос, выпустить робот-пылесос… Всё. Но этим вечером ни с того ни с сего случилось чудо. Эдвин привычно валялся на диванчике в каморке папиного кабинета, царапал маркером скетчбук. С кухни через музыку в наушниках пробивались громкие голоса родителей, о чём-то опять спорили.
По необыкновению, сегодня голоса пришли к согласию, да ещё и по такому щепетильному вопросу.
Сам он давно смирился с потерей Рэндольфа. Да, любимый старший брат, пример из примеров. Да, всегда его выручал. Однажды, гуляя с ним в городском парке, даже отдал своё мороженое, когда Эдвин уж слишком быстро прикончил свою порцию.
Но лет-то сколько прошло! Брат пропал одиннадцатилетним, а сейчас ему, Эдвину, почти столько же. Если брат был жив, он бы исхитрился за всё это время дать о себе знать.
А сейчас Рэнди ему снился. Наверное, это обстановка навеяла. Все эти постеры рок-групп, в полумраке засыпания мрачно зыркавшие на него со стен. Дурацкий круглый ночной светильник с физиономией паровозика Томаса, но почему-то с мохнатыми кошачьими ушками, подарок одноклассницы на последний день рождения. Брат, балбес, не сжёг его потихоньку в камине, как сделали бы все нормальные люди, повесил над кроватью. Все приятели ржали в голос.
Сон был ярок, как никогда. Брат, озираясь, брёл по тому самому парку. Что-то или кого-то искал. Эдвин сообразил – брат просто забыл дорогу домой. Ведь там, куда он шёл, оставался только забор, а за ним обрыв и острые скалы!
Эдвин проснулся от грохнувшей за окном петарды. Надо же, до Рождества полгода, а любители перебить нормальным людям сон уже на посту. А вдруг это полицейский застрелил грабителя? Эдвин сквозь стук колотящегося сердца вслушался изо всех сил. Нет, полицейских сирен не слышно. Только автосигнализации взвизгнули было как резаные, но быстро затихли.
Чего захотел! В коттеджах респектабельной Парковой улицы ограблений не бывает. Здесь вообще ничего не случается.
Над головой, в спальне, полусонно обменялись фразами родители, и вновь обрушилась тишина. Сон, как состояние тела, испарился, но как видение в голове Эдвина прокручивался вновь и вновь.
А что, если? Бывают же вещие сны?
Эдвин отбросил одеяло, встал. Осторожно, без скрипа, поднял раму. Дохнуло прохладным ночным летним воздухом. Первый этаж. Одежда – рядом на стуле. Кроссовки – под стулом. Вылезти, никого не тревожа, плёвое дело.
Парковая улица звалась так не для красоты. Она дугой огибала именно что парк, так что идти до него Эдвину было всего несколько минут. Дольше одевался и перелезал через забор. Пересёк освещённую улицу, и готово.
Дело шло к рассвету. Погасили фонари, и все ночные гуляки, видимо, уже отправились спать. По крайней мере, никто из них не встретился по дороге. Но на всякий случай Эдвин, как раз и навсегда обещал маме, нащупывал в кармане радиокнопку аварийного вызова. В другой руке светился фонариком мобильник.
В конце центральной аллеи, из-за скамьи у забора поднялся сгусток тьмы. Превратился в свете фонарика в человеческую фигуру. Очень знакомую фигуру.
– Рэнди, это и правда ты!
– Боже, большой Эд!
Рэндольф ничуточки не изменился, ну разве что стал выше. Снова они, как много лет назад в школу, шли рука в руке. Рука брата была твёрдой и тёплой. Живой.
Эдвин забрасывал его вопросами и, не всегда дожидаясь ответов, сообщал новости.