Ночник с кошачьими ушками
Шрифт:
– Совсем-совсем ничего не помнишь? А мне твою комнату вчера отдали! Мы там ничего не меняли. Рэнди, давай завтра твой ушастый ночник в камине сожжём!
– Комната разве не наша общая? – удивился брат.
– Больше нет, хотя теперь, конечно, да! Когда ты пропал, из неё что-то вроде кладбища сделали! Ничего не трогай, не заходи, громко не разговаривай!
Рэнди фыркнул. Знакомым жестом поправил чёлку.
– С ночником после разберёмся. Как мама с папой,
– Всё хорошо. Поплакали, конечно, первое время. Вот обрадуются! А давай тихонечко в окно залезем и утром вдвоём из комнаты выйдем к завтраку? Сюрприз! Вот подскочат!
– Тсс! Глянь, люди какие-то, к нам идут.
Действительно, когда до выхода из парка оставалось всего ничего, навстречу им двинулись от припаркованного у входной арки чёрного фургона два человека.
Фигуры пересекли свет фар, стало видно, что попались мальчики ни больше ни меньше как полицейскому патрулю. Блеснули фуражки в шахматную клетку, кокарды.
Хорошо, что не успел нажать на кнопку. Глупо вызывать полицию, когда она уже здесь.
– Сержант Перкинс. Ваши документы!
С документами оказалось не очень. Вредные блюстители порядка вывернули карманы мальчиков, заставили сесть в фургон, на широкое заднее сиденье. Включили в салоне свет, сдавили собой с двух сторон. Один полицейский, постарше, вынул блокнот и стал допытываться, кто такие, почему гуляют по ночам, слышали ли про комендантский час для несовершеннолетних, знают ли родители про их прогулки. Второй, молодой, в это время что-то искал в кармане сиденья. Что-то ему именно в эту минуту там понадобилось.
– Мы здесь живём, на Парковой, – поймав наконец паузу в вопросах, произнёс брат. – Отпустите нас домой, пожалуйста. Мы больше не будем.
В руке молодого внезапно возник маленький шприц, ладонью другой он деловито зажал Рэндольфу рот. Пожилой, бросив игру в допрос, в ту же секунду смял предплечьем губы Эдвину. Не так, впрочем, удачно, как молодой напарник. Эдвин успел впиться зубами в руку псевдополицейского, аж до хруста, а когда тот с руганью её отдёрнул, набрал в рот воздуха – закричать. Возможно, его бы услышали. Но крикнуть он не успел.
Плечо ожгло уколом, всё вокруг завертелось и растворилось в мутном тумане.
Ночь получилась что надо. Комната, сон, взрыв, брат, маньяки-полицейские.
Тихая улица Парковая дождалась своего звёздного часа. Не утерпела, взяла всё и сразу.
Рэндольф
Машина стояла, хотя по вибрации было понятно, что двигатель работал. Где-то на улице пронзительно трезвонил колокол. Рэндольфа на мгновение замутило. Сдержался, не вырвало. Только сейчас он заметил, что сознание вернулось, теперь у них с младшим есть шанс.
Открыл глаза и не сразу им поверил.
Тесный салон полицейского (хотя какие они полисмены, гнусные похитители!) фургона превратился в крытый жёлто-зелёным брезентом кузов грузовика, освещённый откуда-то спереди солнцем. Вдоль бортов тянулись простые деревянные лавки. На одной сидел он, Рэндольф, с другой стороны – вполне живой и бодрый Эдди, а рядом с ним незнакомый круглолицый паренёк, ровесник. Что-то с ними обоими было не так, сперва Рэндольф не понял, что.
Почти всё остальное пространство кузова занимали какие-то тюки, свёртки и коробки.
Рэндольф привстал, просунул голову вперёд, рассмотреть, что там. Благо между кабиной и кузовом не оказалось никакой перегородки. Собственно, и кабины не оказалось – только плоская площадка и сиденье. Брезент кузова, натянутый на раму из стальных трубок, частично накрывал и водительское место, вот и всё. Ни дверей не было у водителя, ни окон. Сиди себе на семи ветрах и рули. Убедительная имитация под столетний транспорт, ничего не скажешь. Кто-то очень постарался. Наверняка киношники.
Кстати, и водителя им заменили, это не был ни один из лжеполицейских. Человек лет тридцати, бритый до синевы, с таким лицом, будто Букингемский дворец сторожит, а не грузовик водит, сидел молча и неподвижно, вполоборота к Рэндольфу. Одет человек был в кожаную куртку и кожаные штаны. Даже перчатки до локтей, и те были кожаные. В руке водитель держал серебряные часы, от которых в карман тянулась цепочка. Всем видом показывал, что время такого важного человека дорого.
Впереди, за кабиной, от земли поднимались высоченные чугунные ворота, запертые на висячий замок. И решётка ворот, и стены забора, растянувшиеся в обе стороны, представляли собой просто вертикальные копья. Не перелезешь, и вряд ли протиснешься между прутьев.
Было очень светло, но по длинным теням понятно, что ещё довольно раннее утро. Сквозь ворота и забор просвечивала извивавшаяся между холмов пустая дорога, а дальше было не рассмотреть, слепило солнце.
– Эд, где мы? Куда нас завезли? – полушёпотом спросил Рэндольф, вернувшись на сиденье. Брат явно очнулся раньше и был в курсе ситуации, раз не пытался удрать, и даже вон, болтал без умолку с тем пацаном.
Эдди повернулся, и только тут до Рэндольфа дошло. Одежда! Оба, брат и незнакомец, были выряжены, как клоуны. Над начищенными коричневыми ботинками – носки, или скорее даже гольфы, в малиново-зелёную полоску. Полуфутом выше начинались малиновые же шорты. Над шортами возвышался бутерброд из белой рубашки, серого пиджака и галстука. На который, судя по расцветке, определённо пошли обрезки носочного материала.
На этом маскарад, к сожалению, не заканчивался. Головы венчали квадратные судейские шапочки, всё тех же любимых цветов безумного портного. При каждом движении головы (а дети не сидели неподвижно, пока Рэндольф, уронив на пол челюсть, рассматривал их наряды), так вот, при каждом движении за шапочкой поднималась в воздух серебристая кисточка на верёвочке, похожая на хвост ослика Иа-Иа. Полный дурдом. Хотя нет. Полный получится, если и сам он…
Рэндольф с ужасом нащупал на своей голове шапочку с кисточкой.
– В школу, куда ещё, – буркнул Эдвин, соизволив наконец ответить. При этих словах с него явно слетело напускное веселье.
– В тюрьму на веки вечные, без замены штрафом! – брякнул его сосед и захохотал. Эд подхватил, чересчур как-то заливисто.
Понятней не стало. Объяснение могло быть одно – он, Рэндольф, болен, страдает провалами в памяти. Отсюда его четырёхлетнее исчезновение, про которое он только что, прошедшей ночью, узнал от чудесным образом повзрослевшего брата.