Ночной кошмар (Властители душ)
Шрифт:
Она усилием воли прекратила этот спор с собой. Люди, которые втягиваются в подобное самокопание, верные кандидаты стать шизофрениками, Дженни была в этом уверена.
Некоторое время они вчетвером кормили белку, которую Марк назвал Бастер, наблюдая за ее увертками. Потом мальчик стал рассказывать им, как собирается дрессировать ее. Он хотел научить Бастера кружиться и притворяться мертвым, вставать по команде на задние лапки, просить еду и приносить палочку. Ни у кого не достало мужества объяснить ему, что совершенно невероятно, чтобы белка научилась выполнять хоть какое-нибудь из этих требований. У Дженни, едва сдерживавшей смех, было
Потом они поиграли в салки и в бадминтон.
– В одиннадцать часов Рай заявила:
– У меня есть объявление. Мы с Марком придумали, какой будет сегодня обед. Мы сами пойдем и все приготовим. Нет, правда, мы приготовим несколько особых блюд. Скажи, Марк?
– Да, точно. Мое любимое, например...
– Марк!
– быстро перебила Рай.
– Это же сюрприз.
– Да, - отозвался Марк, как будто это и не он чуть не проговорился.
– Правда. Это сюрприз.
Заложив свои длинные темные волосы за уши. Рай сказала, повернувшись к отцу:
– Почему бы вам с Дженни не прогуляться на вершину горы? Туда ведет множество диких троп. Заодно аппетит нагуляете.
– Я уже нагулял, играя в бадминтон, - сообщил Пол.
Рай скорчила недовольную гримаску.
– Я не хочу, чтобы ты подсматривал, как мы готовим.
– Ладно. Мы посидим тут, спиной к вам.
Рай покачала головой: нет. Она была непреклонна.
– Все равно вы почувствуете запах. Вот сюрприз и не получится.
– Но ветер же дует в другую сторону, - не сдавался Пол.
– Запах еды далеко не распространится.
Беспокойно вертя в, руках бадминтонную ракетку, Рай беспомощно взглянула на Дженни.
Сколько же планов и замыслов роилось в этой головке, скрывалось за невинными голубыми глазами, подумала Дженни. Она стала догадываться, чего хочет малышка.
С присущей ему прямотой Марк отрезал:
– Тебе следует пойти погулять с Дженни, папа. Мы же знаем, что вам нужно побыть наедине.
– Марк, Бога ради!
– в ужасе воскликнула Рай.
– Так ведь мы поэтому собрались сами готовить обед?
– защищался мальчик.
– Чтобы дать им возможность побыть вместе?
Дженни рассмеялась.
– Черт возьми!
– проговорил Пол. Рай заявила:
– Я собиралась приготовить на обед белку. Ужас появился на лице Марка.
– Гадко, отвратительно так говорить!
– Я не то имела в виду.
– Все равно гадко.
– Прости меня.
Украдкой поглядывая на нее, словно пытаясь увериться в ее искренности, Марк наконец сказал:
– Ну, ладно.
Взяв Пола за руку, Дженни проговорила:
– Если мы сейчас не пойдем гулять, твоя дочка ужасно расстроится, она такая. Усмехнувшись, Рай кивнула:
– Это правда. Я такая.
– Мы с Дженни идем гулять, - объявил Пол. Он наклонился к Рай.
– Но на ночь я расскажу тебе леденящую душу историю про то, как судьба карает непослушных детей.
– Ax, как славно!
– обрадовалась Рай.
– Люблю истории, которые рассказывают на ночь. Обед будет на столе к часу дня.
Она повернулась и, словно почувствовав, что Пол кинул ей вслед бадминтонную ракетку, подпрыгнула и шмыгнула в сторону, к палатке.
Ручей с шумом пенился у валунов, несся меж берегов, поросших кустистыми березами и лавром, сбегал по каменистым порожкам и образовывал широкое глубокое озерцо в конце ущелья, прежде чем обрушиться водопадом на следующий выступ горы. В озерце водилась рыба: неясные тени скользили в темной воде. У озера росли высокие стройные березы и один дуб-великан с мощными перекрученными корнями, которые, словно щупальца, пронизывали прелую листву и черную землю. Вокруг все поросло густым и мягким мхом, словно специально создавая ложе для возлюбленных.
Через полчаса, поднявшись от лагеря и поляны, где они играли в бадминтон. Пол с Дженни остановились передохнуть у озерка. Она улеглась, закинув руки за спину, он прилег возле. Она сама не поняла, как случилось, что разговор перешел в нежный обмен поцелуями. Ласки. Шепоток. Он прижал ее к себе, обвивая руками, зарывшись лицом в ее волосы, слегка касаясь языком у нее за ушком.
Внезапно осмелев, она провела рукой по его джинсам, чувствуя, как его тело напрягается под тканью.
– Я хочу этого, - произнесла она.
– Я хочу тебя.
– Тогда мы оба можем получить то, что нам хочется.
Когда они разделись, он принялся целовать ее грудь, лизать напрягшиеся соски.
– Я хочу тебя сейчас, - заявила она.
– Быстро. Дольше это будет в следующий раз.
Они ринулись друг к другу с редкостной, мошной и неожиданной чувственностью, которой никто из них до этого еще не испытывал. Удовольствие было упоительным, сильнейшим, оно почти терзало ее, и она видела, что с ним происходит то же самое. Возможно, это было оттого, что они так мучительно давно хотели друг друга и не были вместе с самого марта. Если разлука усиливает стремление сердца к возлюбленному, то равно и тело вопиет о том же, думала она. А может быть, это пронзительное наслаждение было откликом на окружающую природу, на одуряющие звуки, и запахи, и прикосновения дикого леса. Какой бы ни была причина, ему не понадобилась смазка, чтобы войти в нее. Он проник глубже, мощным движением входя и выходя из нее, наполняя ее собою, сливаясь с нею. Она была поражена видом его мускулов: рельефно вылепленные, они перекатывались на его руках, когда, опираясь ладонями, он вздымался над нею. Она положила руки на его ягодицы, твердые, как камень, заставляя его входить в нее еще глубже. Хотя кончила она очень быстро, но так медленно приходила в себя после оргазма, что начинала думать, ему не будет конца. Внезапно, когда ее ощущения стали ослабевать, он тоже мощно закончил, проговорив нежно ее имя.
Сплетясь с нею, он целовал ее грудь, губы, лоб, а потом откинулся и вытянулся рядом.
Она повернулась к нему, коснулась животом его живота и приникла губами к вздымающейся жилке на его шее.
Он держал ее, а она - его. То, что произошло сейчас между ними, казалось, связало их; память словно соединила их пуповиной.
Несколько минут мир вне его не существовал для нее. Она не слышала никаких звуков, кроме биения собственного сердца и тяжелого общего дыхания. Через некоторое время голоса леса, покрывавшего гору, стали долетать до нее: над головой шептались листья, ручей шумел, падая со склона в озерцо, птички перекликались в ветвях. Поначалу она и чувствовать не могла ничего, кроме слабой боли в груди и теплоты семени Пола. Постепенно, однако, она стала ощущать знойность воздуха и сырость земли, так что в их объятиях было уже больше неудобства, чем романтики.