Ночной кошмар
Шрифт:
Алден Вебб, сидя на кровати в пижаме и листая тюремные документы, зевнул. Он включил по телевизору какое-то ночное ток-шоу, и скороговорка ведущего начала напоминать белый шум, прогоняющий неестественную тишину в доме. Гроза прошла, сирены тоже умолкли. Аварии, оборванные провода – обычный набор городских происшествий в плохую погоду. Ничего опасного. Но, несмотря на все уличные звуки, он так и не привык к воцарившемуся в доме молчанию. Дело в том, что с того времени, как жена подала на развод и уехала в Сан-Франциско работать с племянницей, которая основала компанию, помогающую разным корпорациям развивать социальные сети, он мог
Недавний разговор с молодыми ФБРовцами не стал для него неожиданностью. Печься о безопасности тюрьмы стало для него чем-то вроде рефлекса, но, тем не менее, он серьезно воспринимал свои обязанности начальника федеральной тюрьмы. Хотя он и убеждал мэра и горожан, что она не представляет никакой угрозы их благосостоянию, любая тюрьма остается потенциальной пороховой бочкой. Один крупный мятеж – и все его уверения полетят псу под хвост.
Крыло для особо опасных стало больной темой для города, сигналом к объединению для всех, кто был резко против содержания худших из худших по соседству с семьями и детьми Клэйтон-Фоллз. На самом же деле особо опасные беспокоили Вебба меньше всего: они сидели в одиночках двадцать три часа в сутки и один свободный час проводили тоже в одиночестве. В единственный час, выделенный на прогулку, за ними несложно присмотреть.
По правде говоря, в душе он испытывал отвращение к обитателям нового крыла. Был уверен, что они никогда не искупят вину и не перевоспитаются. Они просто убивали время – сидели ли пожизненно или ожидали смертной казни. Вебб с трудом мог смотреть им в глаза, потому что ничего человеческого там не видел. Может, им не досталось сострадания или совести. Просто чего-то… не хватало. Последнее «приобретение» было особенно гнусным: Рагнар Барч, открытый каннибал (стало известно о семнадцати жертвах), в качестве орудия убийства облюбовавший мясницкий тесак. До него худшим заключенным был Курт Махалек, собравший в стеклянных банках коллекцию сердец, которые вырезал из грудных клеток зазубренным охотничьим ножом. Профайлеры называли эти сердца сувенирами, сам Махалек–тотемами, причем верил, что они дают ему мистические силы. Но такие, как Барч и Махалек, как раз никуда не денутся.
Остальные заключенные располагали куда большими возможностями набедокурить. За ними не так строго присматривали. Они общались. Они делились по расовым признакам: одни против других. Одна искорка, одно проявление неуважения – реальное или воображаемое – и они бросятся друг на друга. Но даже в худшем случае городу ничего не грозит: и крупное восстание можно удержать в пределах тюрьмы. Да, там жертвы будут, но город останется в безопасности. Из гражданских рискуют только охранники и персонал.
От неожиданного сквознячка Вебб вздрогнул. Он не был достаточно поэтичен, чтобы расценить это как дурное предчувствие. В своих докладах он не вычитал ничего, что можно было посчитать чем-то большим, нежели обычным для стен тюрьмы количеством свар. Все было… ну… как всегда.
Отчаянно зевая, он сложил файлы в папки и оставил их на прикроватной тумбочке, чтобы завтра забрать на работу. Потом он взял пульт, пытаясь решить, сделать ли звук громче или выключить телевизор вообще. Так, взвешивая все «за» и «против», Вебб и уснул.
Витки темноты появились из-за занавесок, зависли у него над головой и начали собираться воедино, чтобы приняться за еду…
К тому времени, как Дин и Сэм прибыли на место смерти Тони Лакоста, тело парня уже увезли, а передний двор и разбитое крыльцо окружили лентой. Родители, все еще одетые в пижамы, стояли, обнявшись, на подъездной дороге. Мать всхлипывала, отец выглядел пришибленным. Они уже дважды рассказали шефу Куинну о том, что видели, и отказывались говорить снова. Винчестеры подслушали, как назначенный шефом детектив обещал вернуться утром, чтобы у них было время переварить случившееся. Дин сомневался, что этот процесс завершится в подходящее для всех время.
На обочине перед домом Люси Куинн тихо спорила с отцом. Беспокойство шефа за дочь было видно по его взгляду и движениям, но одновременно становилось ясно, что он ей не очень-то верит. Из уважения к скорбящим родителям они спорили приглушенно, но упорно.
– С чего бы мне выдумывать? – сердито поинтересовалась Люси.
– Ты не выдумывала, – возразил шеф Куинн. – Не нарочно. Я просто предположил, что на самом деле ты не видела того, что думаешь. Неприсмотренная машина может скатиться с холма, но сами они не ездят.
– А эта ездила, – не согласилась Люси. – Собственными глазами видела.
– Все знают, как неточны свидетели, – продолжал шеф. – Три человека присутствуют при одном и том же преступлении, а потом дают три совершенно разных портрета преступника. Причем свято уверены в своей правоте.
– То есть, ты не веришь, что это была машина Тедди?
– Люси, ты сама знаешь, что машина Тедди разбита.
– Значит, это была точная копия.
– Вот, уже ближе. Кто-то – настоящий человек, не привидение и не шофер-невидимка – приобрел похожую машину. Может, даже белую полосу пририсовал.
– Что-что?
– Возможно, старый друг, – предложил шеф. – Решил отомстить.
Люси уперла руки в боки и просверлила отца взглядом:
– Ты хоть понимаешь, как по-дурацки это звучит?
Шеф Куинн раздраженно фыркнул:
– Более по-дурацки, чем авто, которое само разъезжает по городу и сбивает жителей?
– С тобой невозможно разговаривать!
Дин разбил неловкое молчание:
– Не хочешь рассказать нам, что ты видела? Или не видела? – он бросил быстрый взгляд на Куинна.
– К чему возиться? – отозвался тот. – Просто из-за тонированного стекла не было видно водителя.
– Не было никакого тонированного стекла! – Люси метнула взгляд на родителей Тони и постаралась держать голос под контролем.
Шеф Куинн поднял, сдаваясь, руки, а Люси развернулась к Дину:
– Он прав. Смысл? Я ему уже рассказала, что видела, а он даже слушать не хочет.
– Мы с агентом Шоу принимаем… разные версии.
– Это еще что значит? – осведомился шеф так возмущенно, будто Дин поставил под вопрос весь его профессионализм.