Ночной ковбой (сборник)

Хургин Александр Зиновьевич

А я сказал:

– Почему?

В общем, наверно, она поняла, что легко от меня не отделаться, и пошла, указывая дорогу, к месту своего постоянного проживания. Я шел с нею, но держась чуть сзади, чтоб не попадаться Анастасии на глаза и не вызывать ее нежелательных мыслей и эмоций. Видимо, я чувствовал, что мне нужно попасть к ней в дом. Зачем, я еще не осмыслил. Скорее всего, хотел посмотреть и убедиться, что она тогда ушла от меня не зря, что выиграла от этого. Что неважно, важно, что выиграла.

Квартира Анастасии показалась

мне слишком большой. И не столько площадью, сколько объемом. Комнаты в высоту были больше, чем в ширину и в длину. Потому что жила Анастасия в старом доме, построенном в самом начале нашего старого века. Понятно, что перегородки внутри помещений представляли собой более поздние архитектурные излишества. Они остались от времени, когда модно было все отнимать и все делить. Вот тут и поделили огромные отнятые квартиры на несколько произвольных частей. Анастасии досталась не худшая часть. Даже если в квартире жила семья средних размеров.

Кстати, никаких следов других жильцов я нигде не заметил. А уж следов мужчины - точно. Ни туфель в прихожей, ни пальто на вешалке, ни бритвы в ванной (это я выяснил чуть позже). Вернее, бритва была, но по некоторым особым приметам ею брили ноги и подмышки.

Анастасия, отперев дверь и сказав мне "входи", куда-то исчезла. И ее не было минут пять. Потом она появилась и сказала:

– Зачем ты оставил сумку в коридоре? Отнеси ее в кухню.

Я сходил в коридор и взял оставленную сумку. Сейчас она показалась мне тяжелой.

– На неделю продуктов купила?
– сказал я.

– Завтра все съедят, - сказала Анастасия. И сказала: - Завтра у меня праздник. Сын приведет беременную невесту со мной знакомить.

– Выходит, ты скоро бабушкой станешь?

– А ты?
– сказала Анастасия.
– На себя посмотри.

– Я и отцом-то не стал, - сказал я.
– И наверно, уже не стану.

Анастасия никак не отреагировала на мое сообщение. Хотя могла бы. А я про себя отметил: она сказала "со мной", а не "с нами".

– Ты что, опять не замужем?

– Ага, - сказала Анастасия.
– Я опять старая дева.
– Потом она вынула из своей сумки какой-то пакет и сказала: - Слушай, зачем ты ко мне притащился?

– Уйти?
– сказал я.

– Уйди, - сказала Анастасия.
– Или нет. Останься. Только не лезь ко мне в душу.

– А куда лезть?

Вопрос я задал так, по ходу дела. Никуда я лезть не собирался. А тем более в душу. Такой привычки у меня вообще никогда не было - по чужим душам лазать. Я и по своей-то лазал не слишком. Считая, что потемки - не только чужая душа, но и своя. Своя бывает еще темнее чужой. И довольно часто бывает. А я темноты не люблю. Я ее боюсь с детства.

И потемочность моей души подтвердилась еще один, лишний раз. Я же действительно никуда не собирался лезть. И все-таки полез.

– Сказать, зачем я пошел за тобой?
– полез я.

Анастасия задумалась, наверно, решая, нужно ей это

знать или не нужно, и решила:

– Скажи.

– Ты меня взволновала.

– В каком смысле?

– В том.

Наконец Анастасия посмотрела на меня с интересом. Кажется неподдельным.

– Ух ты, - сказала она и посмотрела на меня внимательно. И даже не внимательно, а пристально.

Дальше все произошло со скоростью звука. Хотя и в полной тишине. Без слов. Так, кстати, когда-то подписывали юмористические рисунки, не требующие подписи. Зачем надо было их подписывать - раз они этого не требовали непонятно. И зачем Анастасия сделала то, что сделала - тоже непонятно. Поэтому я спросил:

– Зачем?

– Хам, - сказала Анастасия и снова занялась мною.

"Может, она просто по мужику соскучилась, по любому мужику - а не по мне", - подумал я, но думать так не хотелось, было не с руки и через секунду я уже не думал никак.

– Который час?
– совершенно не вовремя и не к месту сказала Анастасия. Я встал, подошел к столу и посмотрел на будильник.

– Три пятнадцать.

– Пора и честь знать, - Анастасия вздохнула и длинно, сверху донизу, потянулась.

– Я знаю, - сказал я.

Мы сходили по очереди в ванную, по очереди оделись.

– Ну, давай, - сказала Анастасия.

Я пошел к двери.

– Ты вот что, - Анастасия подошла поближе и ткнулась мне носом в шею. Ты забудь все это. На всякий случай.

– Почему?
– сказал я.

– Мы же не дети, - сказала она.
– Я скоро бабушкой буду.

– И что?

– А то, - Анастасия отстранилась и отошла сначала на шаг, затем еще на шаг.
– В нашем возрасте, Вовик, люди живут как живут. И меняют свою жизнь только в крайних, так называемых экстраординарных случаях. У тебя случай экстраординарный?

Я подумал, что у меня случай самый что ни на есть ординарный, и сказал:

– Не знаю.

– Вот и я не знаю, - сказала Анастасия. А я сказал, что у нее есть шанс стать не только бабушкой, но и матерью, сделав заодно меня отцом, так как должен же в конце концов кто-то это сделать. После чего ушел.

Когда я пришел в сквер, народ уже собрал свои баулы. Зимой рано темнеет. А в темноте, ясное дело, никакой торговли быть не может. Даже Таня перебирается в это время туда, где есть электрический свет - поближе к уличным фонарям. Она не любит этот момент, потому что здесь стоит среди приличных людей искусства, и сутенеры, которым независимая, как вся страна, Таня не платит, к ней не пристают. А не платит им Таня наотрез. Они говорят ей - убьем, а она им - вот убьете, тогда и заплачу. Вечером, в темноте, наступает их время. Но тут делать нечего, смена дня и ночи неизбежна и, значит, неизбежно из темноты переползать под фонарь и стоять под ним в полном и опасном одиночестве. Тане, как никому другому, нужно показывать товар лицом. Хотя, в общем, не только им и не только ей.