Ночной нарушитель (сборник)
Шрифт:
Ни одного постороннего звука в пространстве не было – только хрип ветра, переворачивающего тяжелые пласты снега, скрип ледяной крошки под ногами, тявканье каких-то зверюшек у излучины реки – может быть, даже собак, прибежавших сюда из китайского города, либо лисиц, выгнанных голодом из нор, – все остальное исчезло. Напряженное лицо лейтенанта приняло недоуменное выражение.
– Пропал, – проговорил он удивленно, – будто сквозь землю провалился. Куда же он подевался? Я же слышал его… слышал!
– Может, почудилось?
– Почудиться девочке мальчик может, Лебеденко, а тут – дело совсем иное, серьезное.
– Понял,
– За мной!
– Есть «за мной!» – автоматически повторил Лебеденко, кашлянул в кулак – вышло, как ему показалось, очень остроумно.
Коряков бежал и отмечал все мелочи, которые темнота позволяла ему засечь – перевернутую горбушку снега, выломанную ветром из недалекого сугроба, выдавлину в разровненной, хорошо обработанной контрольно-следовой полосе (на заставе имелся небольшой старый тракторишко, который с прикрепленным «профилем» – тяжелой железной платформой, – утюжил эту полосу каждый день, иногда даже по нескольку раз в день), камышовую ветку, которой совсем недавно тут явно не было, каждой такой детали находил объяснение и, не останавливаясь, бежал дальше: все это было вторичное, третичное, не главное, главное было найти след нарушителя и сделать это как можно скорее.
Принесшийся ветер хлестнул лейтенанта жесткой крошкой по лицу, запечатал рот, вышиб из глаз сеево электрических брызг. Коряков на бегу помотал головой, но преследования не прекратил, наоборот – прибавил ход.
1 января. Контрольно-следовая полоса. 00 час. 15 мин.
Когда-то на их заставе трепал нервы разным белокитайцам, японцам, родным соотечественникам, удравшим за рубеж, легендарный Карацупа. Вот это был следопыт! Милостью Божьей следопыт.
Когда его призвали учиться в пограничную школу, то Карацупа к началу занятий опоздал, и ему не досталось ни коня, ни собаки… Хоть домой возвращайся. Насчет коня Карацупа решил так: он – не барин, в конце концов может и на своих двоих побегать, а конь пусть отдохнет, – придет время и ему какого-нибудь полухромого одера дадут, а вот насчет собаки…
Тут Карацупа поступил просто: нашел немощного слепого щенка и решил его выходить – сделать так, чтобы и глазенки у него прорезались, и слабые кривые лапки выпрямились… И выходил его – щенок обрел и зрение, и редкостное чутье, и бегуном стал таким, что за ним невозможно было угнаться даже на коне.
Всего Карацупа задержал, когда служил, триста тридцать восемь нарушителей. Эта цифра вызывала у Корякова не только уважение, но и трепет. Интересная в ту пору была жизнь на границе – опасная, но интересная, такая, что у нынешних лейтенантов, сверстников Корякова, даже дух захватывает.
Коряков остановился вновь, присел. Скинул с руки меховую перчатку, приложил голую ладонь к снегу, словно бы не доверял своему слуху и рассчитывал ладонью почувствовать, засечь, может быть, даже услышать далекий скрип снега, запаренное дыхание нарушителя, понять, в каком именно месте он попытается скатиться на лед реки и уйти на ту сторону…
Но нет, эксперимент лейтенанту ничего не принес. Ничего он не услышал, ничего не почувствовал, нарушитель словно бы растворился в воющем ночном пространстве.
– Погода что-то совсем расшаталась, – прокричал Кориков и не услышал собственного
Сегодня имело место второе…
1 января. Участок заставы № 12. 00 час. 18 мин.
В конце концов Удачливый Ли добрался до этих мест: во Владивосток он приехал на электричке, – никто на помешал ему это сделать, – правда, сошел Ли с поезда не на главном железнодорожном вокзале, расположенном рядом с морским, а раньше – на промежуточной станции, название которой он даже не прочитал, его, похоже, не было вообще… Потом, изучив карту, он понял, что это была Океанская.
Ли выпрыгнул из вагона на платформу, быстро соскочил вниз, перебежал на противоположную сторону железнодорожных путей и очутился в густых, заляпанных чем-то маслянистым и грязным кустах. Огляделся – ему важно было засечь, не повторил ли кто его маневра? Если повторил, то Удачливому Ли надо было спешно уходить от этого человека.
Электричка тоненько, по-девчоночьи пискнула и, грубо взревев движками, поспешно двинулась дальше – она опаздывала: яркие красные огни, пришпиленные к последнему загону, мигнули прощально, словно бы хотели подбодрить Удачливого Ли, и исчезли. Следом за поездом, скручиваясь в тугой железный жгут, покатилась поземка.
Никто, кроме Ли, не спрыгнул с платформы, не перебежал на противоположную сторону, не совершил поспешного маневра, – а раз это было так, то и опасности не было. Ли вскинул над головой вязаную шапчонку и тыльной стороной ладони стер со лба капли пота.
Его никто не преследовал.
С электрички вообще сошло всего три пассажира: древняя бабка с бородатым подбородком, вооруженная деревянной клюкой, пацаненок, похожий на школяра, возвращающегося домой с заседания шахматной секции, и миловидная беленькая барышня в меховой шубке, напомнившая Удачливому Ли белку, спрыгнувшую с еловой ветки в снег.
Все трое поспешно побежали по тропке, проложенной под фонарями к автомобильной дороге, на которой гудели КамАЗы. Удачливый Ли проводил глазами вначале пассажиров, потом – автомобильную колонну.
Сделалось тихо. Ли задрал голову, глянул на мелкие недобрые звезды, рассыпанные по небу, словно шляпки гвоздей, попробовал отыскать среди них что-нибудь знакомое, планету или далекое светило, ничего не нашел, и настроение у него поползло вниз.
Он еще раз окинул взглядом пустую платформу, проверил, нет ли где опасности и, убедившись, что все в порядке, скатился к заснеженной темной дорожке, петлявшей среди сугробов.
Через десять минут он выбрался на пустынную узкую дорогу. КамАЗы здесь не ходили, зато ходили другие машины – легковые. Встал на обочине около фонарного столба, у края светового круга. Начал считать легковушки.
Первую, остановившуюся около него, он резким движением руки отправил дальше – проезжай, мол, вторую также отправил дальше, от третьей просто отвернулся, сделал скучающее лицо, а вот перед четвертой неожиданно резво выскочил на дорогу и замахал рукой, будто рычагом семафора.