Ночной океан
Шрифт:
Эти написанные второпях строки не в силах передать то ужасное одиночество, пленником которого я стал здесь, на пустынном океанском берегу. Это было не сумасшествие — скорее, тут имело место донельзя обнаженное восприятие того, что скрывала в себе темнота, или дарованное очень немногим понимание непрочности нашего бытия; это была попытка постижения Вселенной, которая не желала ни на дюйм приподнять завесу, скрывавшую ее тайны. Обремененный страхом — как перед жизнью, так и перед ее антиподом, — я все же не хотел покинуть сцену, где разыгрывалась эта драма, и ожидал дальнейшего развития событий, а сгустившийся ужас смещался тем временем за пределы моего сознания.
Так встретил я осень, и все то, что я получил от моря летом, теперь безвозвратно кануло в его пучину. Осенняя пора на морском берегу — скучнейшее время, не отмеченное ни буйным разноцветьем листьев, ни какими-либо другими характерными признаками этого времени года. Море совсем не изменилось —
Дело шло уже к концу сентября, и легкомысленный курортный дух стал быстро улетучиваться из Эллстона вместе с покидавшими его гостями. Поселок, такой многолюдный еще каких-нибудь два-три десятка дней тому назад, теперь насчитывал не более сотни обитателей; и чем меньше времени оставалось до того самого дня, о коем пойдет речь ниже, тем больше меня охватывало предчувствие приближавшегося чуда, что должно было свершиться у меня на глазах.
Это произошло, как я уже говорил, ближе к концу сентября — числа 22-го или 23-го. Со времени случившегося в начале месяца шторма прошло уже немало дней, и я наконец-то принял решение покинуть Эллстон, тем более что холода были уже не за горами, а мой дом не отапливался. С датой отъезда я определился, получив телеграмму, извещавшую меня о том, что мой проект занял первое место на конкурсе. Впрочем, это известие меня совершенно не обрадовало — узнав о своем успехе, я не почувствовал ничего, кроме какой-то странной апатии. Мне казалось, что выигравший на конкурсе проект не имеет никакого отношения ни ко мне, ни к окружавшей меня полуфантастической действительности, и я никак не мог отделаться от чувства, что телеграмма предназначалась для совершенно другого человека, а я получил ее просто по ошибке. Тем не менее она побудила меня к отъезду из этого богом забытого места.
Мне оставалось жить на побережье всего четыре дня, как вдруг произошло то самое загадочное событие, подробности которого накрепко запечатлелись в моем сознании, поразив меня скорее своей зловещей таинственностью, нежели какой бы то ни было реальной угрозой. Над морем и поселком сгустилась ночь; я сидел в своей холодной хибарке, задумчиво взирая на груду немытых тарелок, свидетельствовавших о недавней трапезе и в равной степени о моей нелюбви к домашней работе. Затем, закурив сигарету, я уставился в окно, из которого были видны океан и взошедшая над ним полная луна. Раскинувшаяся предо мною водная гладь и поблескивающий в лунном свете песок навевали на меня ощущение полного одиночества — вокруг не было ни единой живой души, ни даже деревца, — и только звезды, такие маленькие в сравнении с внушительным лунным диском и плещущейся громадой океана, холодно мерцали в ночном небе.
Не решаясь выйти за пределы своего убежища, я внимал тихому говору ночного океана, открывавшего мне неведомые доселе тайны. Какой-то странный ветер — ветер ниоткуда — донес до меня трепетное дыхание неизвестной, ни на что не похожей жизни, в которой сосредоточились все мои прежние предчувствия и прозрения и течение которой происходило где-то в заоблачных далях или в толще океанских вод. Я не могу сказать, в каком месте посетившего меня кошмара открылась эта тайна, — помню только, как в каком-то полузабытьи я стоял у окна и, сжимая в пальцах сигарету, смотрел на восходящую луну.
Постепенно недвижимый ландшафт окрасился серебристым сиянием, которое наполнило меня предчувствием близости чего-то совершенно необычного. По пляжу растекались причудливые тени, созерцание которых могло бы отвлечь мои мысли в случае встречи с чем-то воистину непознаваемым. Бугристая поверхность Луны — абсолютно неживая и холодная, как захоронения ее обитателей, что жили там еще задолго до появления морей и живых организмов на Земле, — наводила на меня ужас своим неумолимо-зловещим свечением, и я нервно захлопнул окно, чтобы не видеть ее совсем. Это движение было чисто импульсивным, хотя в основном оно было направлено на то, чтобы унять пронесшийся у меня в голове поток тревожных мыслей. В доме воцарилась гробовая тишина, и я совершенно утратил чувство времени — быстротекущие минуты казались мне бесконечно долгими. С замиранием сердца я ждал появления свидетельств неведомой мне жизни. В углу дома, что был обращен на запад, я установил зажженную лампу, но свет от луны был гораздо ярче, и ее голубоватые лучи перебивали слабое мерцание лампы. Вечное, как сама Вселенная, сияние безмолвного ночного светила разлилось над окрестностями, и я, снедаемый нетерпением, ждал свершения чуда.
За пределами моего жалкого убежища, в серебристом сиянии лунного диска, я разглядел смутные силуэты, чьи нелепые фантасмагорические кривляния, казалось, были призваны высмеять мою слепоту. В ушах у меня отдавались эхом потусторонние издевательские голоса. Наверное, целую вечность я оставался недвижим, внимая постепенно замолкавшему звону великих колоколов Времени. Я не видел и не слышал ничего, что могло бы внушать тревогу, однако высеченные лунными лучами тени выглядели неестественно бесформенными — непонятно, что могло их отбрасывать. Ночь была безмолвна — я прямо-таки ощущал ее беззвучие, несмотря на плотно закрытые оконные проемы, — и рассыпавшиеся по небосводу звезды печально взирали вниз с внимающих этой тишине величественных ночных небес. Я тоже оставался безмолвен и недвижим, боясь нарушить то неповторимое состояние, в котором пребывала сейчас моя душа; мой мозг словно оцепенел и не решался отдать приказ нарушить эту тишину, невзирая на все те муки, что она причиняла моей плоти. Словно ожидая смерти и будучи совершенно уверен, что ничто не в силах предотвратить мою гибель, я сжался в комок, смяв в кулаке потухшую сигарету. За грязными оконцами моей хибарки простирался во всем своем мрачном великолепии мир безмолвия. Тусклый свет лампы, коптящей в углу, окрашивал стены в жуткие трупные тона. Я оцепенело наблюдал, как проходят сквозь слой керосина быстрые пузырьки воздуха; затем, протянув руку к фитилю, с удивлением обнаружил, что он совсем не дает тепла — и тут же соотнес это с тем, что и сама ночь не была ни теплой, ни холодной, но странно нейтральной, словно все известные нам физические законы на время утратили силу, уступив место неведомым законам мирового покоя.
Неожиданно раздался всплеск воды. Наверное, будет даже не совсем точно сказать «раздался», ибо я не слышал его, а лишь увидел, как по серебристой глади воды пошли ровные круги, заставив мое сердце сжаться от страха, — и вслед за этим на поверхности показалось некое существо. Оно быстро заскользило по воде, оставляя позади себя белую полосу бурунов. Я глядел на это существо во все глаза, но идентифицировать его мне так и не удалось — оно могло быть и собакой, и человеком, а то и вообще каким-нибудь неведомым творением Бога или дьявола. Судя по всему, появившееся из морских глубин создание не подозревало, что я наблюдаю за ним, или же просто не придавало этому значения. То скрываясь на короткое время под водой, то вновь выныривая на поверхность, оно быстро приближалось к берегу. Когда между нами осталось совсем уже небольшое расстояние, я увидел, что на плечах его покоится какая-то ноша, и это вселило в меня уверенность, что существо, явившееся мне из темных океанских вод, было человеком или по меньшей мере человекообразным — хотя та легкость, с какой оно передвигалось в воде, и заставляла в этом усомниться.
Застыв в прежней позе и уставившись на плывущую фигуру тем взглядом, каким, осознавая собственное бессилие, наблюдает за чужой смертью невольный свидетель, я видел, как объект моего наблюдения приблизился к самому берегу — однако слишком далеко от моего дома, чтобы я мог разглядеть его достаточно отчетливо. Когда он выходил из воды, пена вокруг его ног отбрасывала быстрые блики отраженного лунного света. Еще несколько мгновений — и загадочная фигура растаяла в черных тенях бесчисленных дюн. И едва я потерял ее из виду, как ко мне вернулся отступивший было прежний страх. Я покрылся холодным потом, хотя в комнате было довольно-таки душно — открыть окно я так и не решился, опасаясь, что кто-нибудь проникнет внутрь дома. Теперь, когда жуткий морской гость исчез из поля моего зрения, я не мог отделаться от чувства, что он смотрит на меня своим леденящим взглядом — взирает сквозь стены и окна моего хлипкого убежища. В каком-то диком исступлении я метался от окна к окну в надежде разглядеть лик неведомого пришельца и обмирая от страха при одной только мысли, что вот-вот увижу его глаза… Но тщетно — пляж так и остался пустым.
Ночь прошла, унеся с собой дух той необъяснимой чужеродности, который, подобно некоему дьявольскому снадобью, кипел в ее адском котле, а затем дошел до его краев и, на некоторое время задержавшись на этом уровне, успокоился и постепенно улетучился в никуда, так и не раскрыв секрета, носителем коего являлся. Ужасающе ничтожный отрезок отделял меня от древней как мир тайны, что витала над самой гранью человеческого познания, — и все же в конце концов она ускользнула от меня: я увидел только ее проблеск, затуманенный дымкой моего неведения. Не берусь даже гадать, что открылось бы моему взору, окажись я рядом с таинственной фигурой, вышедшей на берег из океанских вод. Что могло бы произойти, если бы дьявольское снадобье перекинулось через край котла и излило на меня поток откровений? Однако этого не случилось: ночной океан не выдал мне тайну своего детища.