Ночной патруль
Шрифт:
Сюньков сплюнул в открытое окно.
— Еще бы не знать. Куцего я сам два раза брал за хулиганство. В парке он одному фраеру табло разбил, потом с Арамом что-то не поделил, витрину ему разгрохал кирпичом. Урод! Запихать бы его в зону подольше, на всю жизнь, чтоб в городе воздух не портил.
Они высадили его около нужного Юрию дома, а когда отъехали, Костя спросил напарника.
— А ты чего не сказал ему, что заходил тогда в «Сафари»?
Николай только поморщился.
— Да ладно, это уже не имеет значение. Все равно этих козлов уже раскололи. Че зря парню мозги пудрить.
А перед глазами его снова возникла та сцена: он заходит в «Сафари», покупает сигареты, разворачивается, и видит, что за крайним столиком сидит роскошная блондинка, жена Бегмы. И сидит не одна, а с каким-то симпатичным парнем. Пару минут он наблюдал за ними, чувствовалось, что тем очень хорошо. Парочка смеялась, они чокалась бокалами с темным вином, затем он ее обнял…
Воспоминания Николая оборвал голос из динамика рации.
— Горловка, сорок шестой, срабатывание по Ленина десять, квартира шесть.
— Погнали, Костя!
И, развернувшись, машина с надписью ОВО на боку помчалась в сторону нужного им дома.
Юрий вернулся домой в десять вечера, и почти тотчас раздался телефонный звонок. Звонил Денисов.
— Я зашел к Ире-вертолету, поговорили с ней по душам чуть не час, и она точно вспомнила, что был в ту ночь один мент из вневедомственной охраны. Заходил за сигаретами. Наша парочка тогда еще сидела в кафе.
— Она его, случайно, не знает?
— Только по имени, Николай. Невысокий, такой, круглый, смешливый.
— Все понятно, я знаю, кто это. Спасибо, Серега, огромное тебе спасибо. Отдыхай.
Закурив, Юрий откинулся на спинку дивана, и, начал ломать голову над загадкой, в поведении такого симпатичного парня, как Николай Сюньков. Зачем прапорщик соврал в таком простом вопросе, как посещение кафе "Сафари"?
Глава 16
В ту ночь ему приснился один из его дебильных снов. Вообще то Наташа, его бывшая жена, единственная, кому он рассказывал о них, называла их вещими. Ей можно было верить, по профессии она была психологом, да и в само деле, получалось, что они как-то помогали Юрию в работе. Но уж больно тягостным после таких снов было пробуждение. В этот раз ему приснились все: Куцый, с разбитой мордой, дебил Вепрев с заплывшими от синяков глазами, потом мелькнули оба парня из вневедомственной охраны. Они стояли на окраине леса, с автоматами наизготовку. Лица у обоих были нервные, Сюньков жестом показал: проходи-проходи! Потом был лес, он правой рукой отмахивался от еловых веток, а левой волок по земле что-то тяжелое. Сначала было темно, потом они выбрались на поляну, стало светлей. Впереди стояли какие-то люди, и, подойдя поближе, он рассмотрел синее платье и белые волосы Ленки, рядом с ней стояли все трое парней, пытавшихся ограбить Сашку, Ольга Василевская, в неизменном синем мундире. В руках у Елены был большой букет белых лилий, такие она несла в день похорон Сашки. Они подходили все ближе, и было видно, какие напряженные лица у всех ожидающих. Потом те начали расступаться, и Астафьев увидел впереди черный прямоугольник свежевыкопанной могилы, а за ним — рыжую гору могильной глины. Только тогда он посмотрел на свою ношу, и увидел, что тащит за руку чье-то тело. С другой стороны это же делал Володька Бегма, а сзади, с лопатой в руке шел улыбающийся весельчак Глебов. Он не видел лица человека, которого они тащили к могиле, только его затылок, но Юрий был точно уверен, что это был Сашка Серов. До могилы оставалось всего несколько шагов, когда Юрий вдруг почувствовал, как напряглась под его пальцами Сашкина рука, тот поднял голову. Но они с Володькой продолжали идти все тем же мерным шагом, и с ходу сбросили Сашкино тело в яму. Затем Юрий подошел ближе, глянул в могилу. Сашка лежал, привалившись к стенке могилы, и смотрел вверх живыми, полными муки глазами. А сверху ему на колени уже упал букет белоснежных цветов, потом начала сыпаться земля. Кто-то сунул ему в руки черенок, и Юрий сам начал мерно, как робот, бросать землю на Сашкино тело. И вскоре из-под земли было видно одно его лицо, потом и на него упало рыжая глина, и остались видны только эти живые, полные муки глаза…
Юрка вскочил как ошпаренный, в холодном поту. Более страшного сна он за свою жизнь еще не видел. Главное, он не мог понять, как он сам смог похоронить в могиле своего друга, причем живым? Кожа ладоней Астафьева до сих пор вспомнила то движение Сашкиного тела, и это его взгляд!
Глянув на будильник, Юрий выругался. Пять часов утра, ложиться сейчас снова, значит потом встать в семь с больной головой. Пришлось подняться, приготовить завтрак, на этот раз не на скорую руку, а по полной программе, с тушеным мясом и жареной картошкой. Все это время он думал об этом деле, что-то вертелось у него в голове, не хватало только какой-то небольшой зацепки.
Но на работе его закрутил обычный круговорот дел, пришлось провезти два тяжелых допроса, изрядно поругаться с оперативником по фамилии Мерзляков. Затем он долго просидел в криминалистическом отделе, у Сычева. Он рассчитывал получить ответ на один из запутанных вопросов следствия, но получил вместо этого еще одну загадку.
Так что про сон он на время забыл.
Ближе к двенадцати Астафьев решил сходить, купить себе что-нибудь перекусить. Но именно в этот момент открылась дверь, и в нее боком протиснулся невысокий мужчина, с широкими плечами, лет пятидесяти, одетый в дешевую марлевую тенниску китайского производства, причем купленную еще в прошлом году, и сейчас уже достаточно выцветшую от множества стирок.
— Можно? — спросил он. — Мне бы следователя Астафьева.
— Ну, я, Астафьев, что вам надо? — спросил Юрий, может быть, чуточку резче, чем надо.
Мужчина несколько заробел, потом подошел поближе, и представился.
— Я отец Толика Журавлева.
— А, ну садитесь, — предложил Юрий, — только я ведь уже не веду это дело, его передали в прокуратуру.
— Я знаю, но я хочу поговорить с вами.
Он, наконец, сел, и замолк.
— Так, что у вас ко мне? — спросил Юрий.
— Он не мог этого сделать. Толька не мог даже смотреть, как мы свинью режем, уходил. А тут человека убил. Не может такого быть.
Юрий вздохнул, опустил голову.
— Вы пробовали говорить с Василевской? — спросил он.
— Да.
— Ну и что?
— Она, выслушала, потом сказала, что мы плохо воспитывали сына, что вырастили убийцу. А он не может быть таким, понимаете? Он у нас поздний ребенок, нам, с женой было уже по тридцать пять, когда он родился. Толька тихий такой рос, спокойный. В школе не очень учился, на тройки. Да, и зачем это надо. В институт мы бы все равно его не вытянули. Осенью вот, в армию готовились его отправить. Мать, конечно, ревет, а я что сделать могу?
Он замолк, посидел еще пару минут, потом встал.
— Ну, я пойду.
— А что вы приходили то? — спросил Юрий.
— Да, не знаю. Тут, вчера свидание было, Толька говорил, что вы с ним по-человечески разговаривали.
Когда он скрылся за дверью, Цымбалюк, оторвавший от своей писанины, скептично заметил.
— Вот все они приходят, и у всех дети такие хорошие, лучше просто в мире нет. А, на самом деле, там клейма не где ставить. Я их столько тут уже таких вот видел. Тошнит уж порой. Хорошо, хоть мужик приходил, а то баба бы еще мокроты тут развела на два ведра.
— Виктор, а ты сколько лет тут работаешь?
— Я? Пять лет уже.
— А до этого?
— А до этого я служил в армии, был командиром роты, потом замполитом. А потом был внезапный дембиль, и пришлось ехать на родину жены, тут хоть крыша над головой. Вот и тащу сейчас эту лямку.
— Понятно.
Когда же в шестом часу вечера Астафьев снова вышел на улицу, то голова гудела от напряжения, а живот подташнивало от не хватки пищи. Идти домой и что-то готовить было выше его сил, и он свернул к ближайшему мини-рынку, там жарили потрясающе вкусные чебуреки. Взяв сразу три, он вгрызся в них с ожесточение волка, отца Маугли. И тут же Юрий нос к носу столкнулся с Ленкой Бегма. Она шла, в том самом синем платье, что он видел сначала на похоронах, а потом во сне, в руках была сумка с продуктами, а сзади небольшим довеском тащилась дочка. Ему Елена явно обрадовалась.