Ночной зверёк
Шрифт:
— Моя? — спросил он.
— Это как сказать, — ответил мужчина. Он не оборачивался, смешивая что-то в чашках на столе. — Ну, можно и так считать.
— Выброси ее! — резко сказал Мелькарт. — В пулях они хранят кусочки своего мозга!
— Что с ним? — спросила женщина.
— Алкогольный делириум, может быть. Или он всегда такой. Мы не успели познакомиться, пока я в нем копался.
Мелькарт засмеялся и, кажется, это было зря. Сознание снова начало таять, и как он ни цеплялся за все, все исчезло.
Эли толкнула Амти локтем в бок, неожиданная боль заставила ее встрепенуться.
— Началось? — спросила она. — Уже Аштар?
— Сейчас будет, — сказала Эли. — Если бы ты проспала,
— Вероятно, — сказала Амти сдержанно. — Но — маловероятно.
Они сидели на трибуне, Эли грызла вкусно пахнущее зеленое яблоко, а вот Амти к ним уже месяц не притрагивалась, все еще переживая свой предыдущий плачевный опыт.
С арены кого-то уносили. Кого-то, потому что рассмотреть то, что от этого существа оставалось было сложно. Вместо лица у него — сплошной фарш. Жуткое зрелище, но к такого рода картинкам Амти уже привыкла, оттого считала себя чудовищем.
На арене визжала девушка. На ней был легкий, летний сарафанчик, покрытый кровью, в ее волосы были вплетены цветы. Амти и Эли смотрели шоу, которое очень любили почти все Инкарни Жестокости и больше половины всех прочих. Суть шоу была очень простой: бойцы на арене дрались до смерти. Они приходили сюда, чтобы испытать себя, выиграть или умереть. Других вариантов не было. Насильно сюда никого не тащили, отбоя от желающих не было и так — Инкарни слишком любили две вещи: разрушение и саморазрушение. Некоторые подсаживались на бои, они возвращались снова и снова, пока не умирали, наконец, на арене.
К этому, думала Амти, они стремились начиная со своей первой победы. Когда они впервые смотрели, как противник умирает на грязном полу, что-то в них щелкало, и они задавали себе вопрос: а как это — оказаться на его месте?
Однажды они все — оказывались. Амти только надеялась, что этого не случится с Аштаром. Что раньше, чем он нарвется на противника сильнее, Адрамаут и Мескете убьют, наконец, Царицу.
Но каждый раз мог стать последним, оттого Амти и Эли всегда ходили на битвы Аштара.
Время во Дворе будто бы замерло. Они пробыли тут около месяца, но Амти казалось, что прошла одновременно секунда и вечность. Во Дворе было чем заняться, вот уж правда. Миллионы безумных развлечений, подобных которым Амти прежде и представить себе не могла, окружали их каждый день. Амти казалось, будто во Дворе только и делают что развлекаются.
В детстве она читала, что есть место для потерянных детей, умерших, так и не успев вырасти, где они играют целыми днями. Примерно тем же самым, только для взрослых и с кровью, сексом и плотью, был Двор. Амти начала ловить себя на мысли, что Государство больше не кажется ей хоть сколько-нибудь значимым местом. Более того, Амти не была уверена, что так уж хочет его спасать. Что в Государстве было такого, чтобы оно стоило этого спасения? Двор был, как наркотик, как дурманящий нектар, который приманивает муху к зубастой венериной мухоловке.
Иногда Амти даже думала, что Адрамаут и Мескете забыли, зачем они все здесь. Они наслаждались своей ролью, они с радостью пытали людей у Царицы на глазах, будучи чем-то средним между художниками и палачами. Аштар упивался своими бесконечными битвами. Неселим, после того как Царица выделила ему лабораторию, забыл все свои предрассудки. Царица полагала, что у него перспективная сила и, наверное, решила его задобрить. Шайху, кажется, и вовсе попал в свой рай. Он целые дни проводил в парке развлечений, а вечерами строил из себя наркодиллера для заскучавших Инкарни. Мелькарт…что ж, Мелькарта Амти было жалко, но в то же время он прижился во Дворе успешнее них всех.
Амти и Эли, впрочем, бродили неприкаянные. Но даже они чувствовали себя так, будто нашли, наконец, то, что искали.
Амти снова посмотрела на арену. В центре, размазывая кровь носком лакированной туфельки, стояла девушка. Ее кудряшки были идеально уложены, глаза воспалены, а неестественно-яркие кружочки алых румян делали ее похожей на куколку. Она была в равной степени искусственно-игрушечной и болезненной. Эли говорила, что она похожа на пастушку-психопатку. Но о, она была хороша какой-то особенной, сумасшедшей красотой. Ее лакированные, белые туфельки, покрытые каплями крови и платье фарфоровой куколки, Амти очень любила. Салепту была кем-то вроде ведущей или, может быть, комментатора. Сама она никогда не дралась, по крайней мере Амти не видела. Она сидела на арене и облизывала леденец на палочке, изредка уворачиваясь, если бойцы могли ее задеть. Эли говорила, что ходила бы сюда, даже если бы Аштар не дрался — просто посмотреть, как Салепту облизывает и заглатывает леденец. Эли говорила, что у нее есть чему поучиться, и Амти заливалась краской, делая вид, что не понимает, о чем Эли говорит.
Салепту сказала, голосок у нее был громкий особой, механической громкостью, позволявшей ей разговаривать без микрофона.
— А теперь, девочки и мальчики, признайтесь, вы все этого ждали! Я, по крайней мере, очень ждала.
Она поднесла леденец ко рту, мазнула по нему, как кошка, языком, а потом сказала:
— Бог войны и плотской любви, непревзойденный Аштар! И его соперник, сдержанный, жестокий и прекрасный Рифат.
Амти взвыла вместе с Эли, когда Аштар вышел на арену. Здесь его любили, это уж точно. Он был красивым и он умел убивать. Ничего больше, чтобы добиться на арене оглушительного успеха не требовалось. Они все смотрели на Аштара и не знали, кто он такой. Они не знали, каким смешным он бывает, как ласково мурлычет, как много пьет. Амти чувствовала себя избранной, ведь он был ее другом. Никто не знал его привычек, кошачьих повадок, вещей, которые он находил смешными, а она знала.
Аштар был одет безупречно, как и всегда. Разве что на нем не было галстука или шейного платка, приглашавших его придушить. Он вышел на арену, как выходят на сцену. И на секунду Амти, как всегда, показалось, что он сейчас запоет. Затянет что-то нежное и пленительное. Но Аштар только сияюще улыбнулся, помахав зрителям рукой, в которой был зажат тесак для мяса. Под светом софитов его лезвие блестело, как драгоценность.
Его соперник, Рифат, был не старше Аштара и ненамного крупнее. Он, изящный и задумчивый, скорее напоминал Амти студента художественного университета, нежели машину для убийства. Амти уже видела его в бою, кажется, пару недель назад. Тогда он вроде бы раздавил чье-то сердце. Амти сглотнула, будто бы это ей предстояло с ним драться. В руках у Рифата был кинжал, длинный и блестящий. Рифат, в отличии от Аштара, не улыбался. Выражение лица у него было спокойное и сосредоточенное, будто он считал в уме. Аштар, казалось, был абсолютно уверен в себе. Что до его соперника, то ему, по крайней мере с виду, было абсолютно плевать.
Как будто что бы ни произошло, оно не могло значить больше того, что происходило в его голове. Селапету сказала:
— Итак, вы готовы к лучшему шоу в ваших жалких жизнях, детишки?
И зал заревел, завыл, зарычал в ответ. Им всем угодно было отведать смерти, в том числе и Амти, хотя это ее друг был готов лить на арене кровь, как воду.
Салепту сделала шаг назад, а потом села прямо на пол, скрестив ноги, как маленькая девочка. Эли подалась вперед, видимо, чтобы рассмотреть ее белье. После рева и криков, воцарилась тишина ожидания. Аштар и Рифат шагнули друг к другу, но тут по залу пронесся, как первый порыв ветра на притихшем море, шепоток.