Ночные бомбардировщики
Шрифт:
Со штурманом Хрущеву явно повезло: толковый, знающий в совершенстве свое дело специалист. Воевал на Хасане, в финскую, ордена Красного Знамени и Красной Звезды имеет, но не кичится наградами и старшинством.
— Так держать. И можно потихоньку снижаться, командир, а то заморозим нашу гостью.
Хрущев убрал обороты моторов, и гул заметно ослабел. Внизу то слева, то справа вспыхивали трассы, но до самолета не долетали — он летел выше пяти тысяч метров. И снова у сержанта шевельнулось тревожное чувство за девушку: что ее ожидает там внизу? Ведь фашисты, слыхал он, перехватывают радиограммы и выкладывают ложные костры. Да и сам прыжок — в ночь, в неведомое... Отчаянная дивчина. И слух какой: по гулу «фокке-вульф» определила. Такая, наверное, и немецкий в совершенстве знает, и стреляет только в десятку...
— Командир, костры по курсу, — доложил штурман. — Хватит снижаться.
Хрущев посмотрел на высотомер. Да, хватит — тысяча. Перевел самолет в горизонтальный полет.
— Сурдоленко, готовь девушку к прыжку. Проверь парашют, рюкзак.
— Понял, командир. Все сделаем на совесть. Тем более такая девушка... Даже жалко расставаться!
— Спасибо, товарищ сержант, за благополучную доставку, — прозвучал в наушниках голос девушки. — Прилетайте в гости. Буду ждать. Не забудьте мои позывные — две ракеты...
— Не забуду, Эльза.
— Вижу: костер выложен согласно условиям, — сообщил штурман.
— Вижу. Рассчитай поточнее.
— Не промахнусь... Приготовились!.. Пошел! Хрущев накренил машину, посмотрел вниз, но кроме
черноты ничего не увидел.
— Курс двести десять...
— Подожди, Яша. Надо убедиться...
— Ну, ну... Сделай кружок.
Лишь когда в небо взметнулась красная и зеленая ракеты, Хрущев облегченно вздохнул и взял курс на заданную для бомбометания цель.
— Подержи, командир, я ветерок уточню, — попросил Штанев.
Не успел он закончить промер, как впереди вспыхнули три луча прожектора, и, то расходясь, то перекрещиваясь, стали шарить по небу. Бомбардировщик шел ни навстречу.
— Так держать, Ванюшка! Открываю бомболюк.
Хрущев почувствовал, как отяжелел самолет — открытые створки бомболюка создавали дополнительное сопротивление, — и прибавил обороты.
Внизу замелькали вспышки: зенитки открыли огонь. Снаряды рвались впереди и по бокам, выше и ниже, но заградительная зона была довольно-таки слабенькая — сюда редко залетали наши самолеты.
Штурман сбросил светящие авиабомбы — САБ — и железнодорожная станция осветилась не ярким, но вполне достаточным светом, чтобы рассмотреть на ней эшелоны.
— Крути, Ванюшка, восьмерку.
Это означало, что нужно отвернуть круто вправо, затем влево и встать на цель с обратным курсом.
Бомбардировщик послушно лег на правое крыло, затем на левое, и снова голос штурмана вывел его на прямую:
— Так держать! На боевом!
Время тянулось мучительно медленно. Снаряды рвались все ближе, и прожекторы метались совсем рядом, но видно за пультами сидели неопытные солдаты и им никак не удавалось поймать самолет в перекрестие лучей.
— Так, отлично идет, — вслух рассуждал Штанев. Замолк на несколько секунд и вдруг заорал благим матом: — Стой! Стой, говорю!
— Как это «стой»? — недоуменно спросил Хрущев.
— Да цель прошла! — сокрушенно чертыхнулся штурман. — Кнопку забыл нажать. Прости, зевнул. Надо на второй заход.
— Понятно, надо, — незлобиво согласился Хрущев, чтобы успокоить штурмана.
— Как же я так, — продолжал сокрушаться Штанев. — Вел, вел... Теперь из-за моего зевка снова на рожон надо лезть.
— Ну это еще не рожон. Не зевни второй раз. [10]
— Теперь на век запомню... Так держать!.. Сброс!
Бомбардировщик облегченно качнулся, а внизу один за другим полыхнули разрывы. Загорелись цистерны с горючим, и высокий столб пламени осветил далеко все вокруг.
— Курс нах остен! — весело заключил Штанев. — Теперь поскорее набирать высоту!
— Высоко не полезем. На этот раз попытаемся обойти грозу с фланга. Рассчитай курс, пока облака не закрыли звезды.
— Посмотрим, командир, а может удастся пробиться напрямую — час-полтора сэкономим.
Звезды действительно вскоре стали меркнуть, а через несколько минут исчезли совсем, но Штанев уже сделал свое дело, и бомбардировщик прямым курсом шел к родному аэродрому. Снова его стало подтрясывать, вначале потихоньку, словно испытывая нервы экипажа, потом — все сильнее и сильнее.
Сверкнула молния и высветила узкую полоску пространства между космами облаков и степью.
— Да, командир, потолок-то у нас — прямо над головой. За высотой глаз да глаз нужен, — обеспокоенно предостерег штурман.
Минут двадцать они снова летели в кромешной тьме, ничего кроме приборов не видя. Молнии вспыхивали все реже и наконец остались позади. Облака оборвались, обнажив на востоке чуть заметную серую полоску — наступал рассвет.
Бомбардировщик неощутимо скользил в свежем спокойном предутреннем воздухе, и Хрущев, откинувшись на спинку сиденья, почувствовал неимоверную усталость, глаза начали слипаться: вот только бы посадку произвести — уснул бы прямо здесь.
А небо все светлело, моторы пели все умиротвореннее, все нежнее, будто убаюкивали, и стоило большого труда держаться, следить за показаниями приборов.
Аэродром по курсу! — напевно и радостно сообщил штурман.
— Будем садиться с ходу.
— Понятно.
С земли дали условия посадки: штиль, посадочный знак выложен как раз с западным стартом.
Хрущев снизился, не доходя до посадочной полосы метров пятьсот, выпустил шасси и закрылки. Но солнце
уже поднялось над горизонтом и его огненно-оранжевые лучи били прямо в глаза, ослепляя пилота. Можно было уйти на второй круг и посадку совершить под небольшим углом к «Т», но слишком уж устал летчик, а потому решил садиться. Земля казалась совсем близко, и Хрущев потянул на себя штурвал.