Ночные гоцы

Мастерс Джон

Все было, как всегда и он забыл про ворон. Площадка для карет за домом пустовала и он с облегчением тихо присвистнул. Значит, фабрика кружев и сплетен уже закончила работу.

Из глубины дома на переднюю веранду выбрался на ревматических ногах дворецкий Шер Дил, главнокомандующий армии слуг, и замер в величавом поклоне. Посыльный Лахман уже торопился принять шинель. Помощник повара, судомойка, водонос, прачка и мальчик, приставленный к собакам, курившие у конюшенной стены самокрутки из листьев, поднялись на ноги и склонились в приветствии, сложив руки для салама. Из кухни раздался крик повара: «Сахиб вернулся!». Склонившийся среди клумб со шпорником и розовой кларкией садовник выпрямился и застыл в раздумье. У двери в ванную сидел, положив рядом метлу и корзину, метельщик из касты неприкасаемых. Он встал и поклонился. Бультерьер Джуэл выглянул из-под косматого олеандра, дважды тявкнул, и снова погрузился в изучение интересного запаха.

Робин отбросил свою огромную шляпу, завопил «Папа! Папа!» и неверными шажками побежал через аллею. Его тут же попытались остановить. Айя пронзительно закричала:

— Баба! Топи пер лагао! [4]

Ей вторил по-английски другой, почти столь же высокий голос:

— Робин! Сию же минуту надеть шляпу!

Родни подхватил сына, закинул его, визжащего от восторга, себе на плечо, и поднял голову. На крыльце стояла его жена, Джоанна. Солнце освещало капризно нахмуренное бело-розовое лицо. На синем платье сиял золотой медальон. Одной рукой она поправляла пышные золотистые кудри.

4

«Дитя! Сейчас же покрой голову!» — хинд.

— Родни, будь любезен, надень на него шляпу, не то он загорит так, что не отличишь от ребенка прислуги.

Он опустил мальчика на землю, нахлобучил ему на голову шляпу, и поднялся на веранду. Джоанна сказала, подставляя ему щеку для поцелуя:

— Не важно, что солнце уже почти село. В саду он должен всегда быть в шляпе.

Она пошла через холл в гостиную.

Он пожал плечами и направился в спальню. Лахман следовал за ним по пятам. Родни, зевая, присел на край кровати. Лахман стянул с него темно-зеленый мундир, потом, опустившись на колени, стащил с ног сапоги со шпорами и зеленые брюки со штрипками, и подсунул домашние туфли. Со спинки стула свисала темно-бордовая бархатная куртка, на сиденье лежали брюки и, поверх них, шапка с султаном. Родни взглянул на часы: до обеда — час, через четыре часа надо переодеваться к балу. Времени, чтобы отдохнуть, достаточно. Лахман по частям собирал ему кальян. Шер Дил стоял в дверях и наблюдал за этой процедурой.

В гостиной Родни опустился в глубокое кресло. Ламповщик, он же ночной сторож, виновато, бочком пробираясь среди обилия мебели, зажигал керосиновые лампы. В камине горел огонь. Родни удовлетворенно вытянул ноги — огонь означал, что до начала жаркого сезона еще есть несколько недель. Он ощутил, насколько устал, и вдруг осознал, что до сих пор не сказал Джоанне ни слова, даже не спросил про ее гостей. Он жаждал покоя. Шер Дил уже принес бутылку бренди, и она стояла рядом, на столике. Он поколебался, глянул на жену и, стараясь производить как можно меньше шума, налил себе стакан, разбавил водой и выпил.

Джоанна, не отрывая глаз от пяльцев, спросила:

— Как прошел день, дорогой?

— Как обычно — строевая подготовка, ротные счета… — вот только…

Он бы предпочел не вспоминать о воронах.

Она спросила:

— Что «вот только»?

— Я уже возвращался домой, когда случилось какое-то странное происшествие…

Он стал рассказывать, стараясь передать ей охватившее его впечатление, и оно ожило снова.

— Конечно, отец и Карри Булстрод толковали и о более диковинных вещах… Но этого я не могу объяснить. А ты что думаешь?

— Как ты сказал — мисс Лэнгфорд была без перчаток, или без вуали, или без накидки?

— Что? Нет, то есть да, без них. Я спросил, что ты думаешь о Серебряном гуру и воронах.

— Ну, это какой-то фокус. С этой молодой особой следовало бы поговорить. Меня удивляет, что леди Изабелла этого до сих пор не сделала. Нельзя позволять ее кузине так унижать нас перед черномазыми.

— Джоанна, пожалуйста, постарайся запомнить — индусов надо называть по их роду и касте, в крайнем случае, если не знаешь, «туземцами».

Он разозлился — как всегда, когда об этом заходила речь, и сильнее стиснул стакан.

— Черт побери, пойми же наконец. Мы служим Компании всю жизнь, пока в состоянии это делать. Мы трудимся, мы развлекаемся, мы правим этой страной, пока нам позволяют это туземцы, прежде всего туземные солдаты, сипаи. Если ты презираешь их, даже не показывая этого, они чувствуют и оскорбляются…

— Не чертыхайся, будь любезен. Извини меня. Но, право, ты чересчур уж щекотлив. И не кажется ли тебе, что ты уже достаточно выпил?

Она смотрела на бутылку бренди и вид у нее был совсем не виноватый. Он неторопливо налил себе еще. Оба помолчали. Внезапно она оживилась:

— Подожди минутку. Я покажу тебе, в чем я буду на балу.

Она легко проскользнула среди мебели, несмотря на огромный кринолин, очертания которого словно пародировали очертания полной груди, и почти сразу же вернулась с платьем: атласный лиф с глубоким вырезом мерцает сквозь белый тюль, три больших волана на левом боку закреплены отделанными жемчугом петлями.

— Ну, и само собой кринолин, и я надену сережки с жемчугом, и ожерелье — то, тройное, с сапфировой подвеской, а в волосы обруч, я еще не решила, какой.

Родни мысленно прикинул — только на жемчуга ушло его пятимесячное жалованье. В Бенгальской туземной пехоте немного было капитанов, так наряжавших своих жен. Может, они их не любили. А может, черт побери, им хватало ума не тратить свои сбережения на утоление женского тщеславия. Соперничество все равно шло не на равных: у леди Изабель Хаттон-Данн было большое приданое, другие тоже располагали кое-какими средствами. Он задумчиво посмотрел на жену и отметил, что у нее на лице стали появляться морщинки — следы всегдашнего недовольства.

Она прикладывала платье то так, то этак. Он заставил себя улыбнуться:

— Миссис Сэвидж, сегодня вечером вы будете королевой бала.

— Прелесть, правда? Да, мистер Делламэн уже пригласил меня на три вальса, с твоего позволения, разумеется, но я знаю, что ты не станешь возражать. А леди Изабель — только на два.

По холлу простучали шажки, задребезжала дверная ручка, и в гостиную ворвался Робин в вышитой ночной рубашке. Длинные, очень светлые, почти белые кудряшки слиплись после ванны. Джоанна торопливо убрала бальное платье и, наклонившись, подставила ему щеку: