Ночные кошмары в отдельно взятом княжестве
Шрифт:
Но не зря люди твердят, что жизнь полосатая: то одним боком к человеку поворачивается, то другим. Думал Щур тихо жизнь дожить, да не вышло. Придётся снова с врагом сразиться. Теперь уже не с внешним – внутри княжества вороги засели. Попробуй, выкури их отсюда. Отравишься быстрее.
А пробовать надо. Опять же людишки о нём не забыли. Помнят его славные денёчки. Надеются на него.
Правильно надеются – не подведёт старый воевода Щур. Соберёт вечером друзей на совет. Пусть только стемнеет, чтоб глаз поменьше…
Со всеми этими мыслями да заботами не заметил Щур, как и до дому добрался.
Хорош
А уж цветники Глафира развела всем на зависть. Весь дом опоясали. Круглые, где флоксы разных цветов в середине, а настурции пестрым ковром у их ног лежат; квадратные, где гладиолусы, словно часовые, по углам стоят навытяжку, а вокруг мелочь разная пышным ковром стелется; треугольные и многоугольные… Цветов разных множество, ни один цветник на другой не похож. Любит цветы супруга Щура, разбирается в сортах и сроках посадки, а воевода лишь любуется плодами её труда.
И усадьба, что в двадцати километрах от города, тоже хороша. Получил когда-то от князя воевода за верную службу неказистую деревеньку с нищими мужиками да великой пустошью в придачу.
А теперь там избы крепкие, мужики сытые да весёлые, ребятишек здоровых полным-полно, и бабы улыбчивые красотой так и блещут. Вокруг сады цветут райские, стада ухоженные пасутся, нивы колосятся. О пустоши заброшенной и речи нет.
Это уже заслуга хозяина. Хорошо живётся мужикам, хорошо и воеводе.
Старый камердинер Вахромей встретил хозяина в прихожей, как и положено по-настоящему вышколенному слуге. Принял шляпу. Хоть и лето на дворе, но привык воевода к своей широкополой шляпе и только в морозы её снимает, заменяет тёплой шапкой.
– Прикажете чаю подать, хозяин? – склонился Вахромей, который любил прикидываться настоящим слугой, хотя давно уже был в доме на положении друга- приживала, которому некуда да и неохота уходить.
– Потом чай, – отмахнулся Щур. – Кадку самую большую к столу вели принести и воды в неё наносить. Котов пусти по хлевам, пусть крыс наловят, а ты всех собери да сложи в большую корзину. Рыбы добудь у рыбаков из сетей. И чтоб плавала ещё. Орехов да семечек на стол не забудь поставить, а ещё пусть бегом барана освежуют… а лучше – парочку… Гостей к вечеру жду.
– Ясно, – ворчливо отозвался старый слуга. – Опять страхолюдины ваши пожалуют гостиную загаживать: водой зальют, костями всё закидают да крысами дохлыми… Прислугу перепугают… Вот радость, так радость…
– Не ворчи, а распоряжения мои передай холопам, – строго сказал воевода. Он тоже любил изображать строгого хозяина и придумывать дела для совсем дряхлого камердинера. Проще самому распорядиться, да ведь обидится старик. Он теперь как дитя… За девяносто перевалило, не шутка…
Не задержался воевода в доме, вышел во двор. Многое надо успеть к приходу гостей. День хоть и длинен, да не бесконечен.
– Маркел! – зычным голосом позвал воевода здоровенного детину, что стоял
Детинушка встрепенулся, распрямил плечи, повернул кудлатую голову к хозяину.
– И когда ты кудри свои буйные укротишь? – привычно проворчал Щур. – Оброс, аки лешак.
– Дык, не укрощаются, – привычно пожал могучими плечами Маркел. – Хоть налысо соскабливай. Так невмоготу лысым-то ходить. Сразу эти, как их, чернобурорубашечники – во! – за своего признают. А я в их ряды – ни-ни. Я только видом страшен, а внутрях – добрее воробья. Куды к ним, к сатанам…
– Ладно, – остановил речь великана воевода Щур. Каждый день об одном и том же. – Сейчас о деле. Запрягай Цыгана (он у нас самый крупный и выносливый жеребец), ставь в карету бочку с водой и далее по сценарию… Чай, не впервой. Неча распоэзиваться, и сам знаешь откуль ноги растут.
– Всё сполню, батюшка воевода. Не сумлевайся, не подведу, – поклонился Маркел. Это была ещё одна игра: иной раз и поёрничать хочется, изобразить сценку из старинного быта – крепостной и помещик. Настроение эта игра обоим поднимает: и хозяину, и слуге. Служба службой, но любили воеводу его работники. Справедливым он был, хоть и строгим, порядок во всем любил и сам его поддерживал; расточительным не был, но и жадностью не отличался, а это для хозяина, пожалуй, главные качества.
У старого воеводы и друзья все старинные: с самого детства с ним или с молодости. Как-то не получается в преклонные годы друзей заводить. Приятелей, пожалуйста, сколько угодно, а друзья все родом из детства – юности.
На крыльце появилась супруга Щура Глафира. Росточку в ней никакого, весу тоже, талия осиная, а голос – дай Бог каждому генералу.
И как Бог распределяет, кому что дать при рождении?! Верно, наугад пальцем тычет. Вот и результат.
– Щур! – зычный, хорошо поставленный командирский голос воеводши был слышен и на другом конце города. – Что опять затеваешь?! С утра не евши! Марш к столу! Дела, чай, не прокиснут! А сам скоро ноги с голодухи протянешь!
– Иду! – со смешком отозвался здоровяк воевода, давно привыкший к манерам своей половины, и не сдвинулся с места.
А Маркел втянул голову в плечи и шустро скрылся за сараем: побаивался он строгую воеводшу до дрожи в коленях, хотя и была та чуть выше этих самых колен.
Посмотрел воевода вслед храброму вояке Маркелу, о смелости которого по городу легенды ходили, усмехнулся весело и зашагал к супруге, которая терпеливо стояла на крыльце.
– И пошто ты мне всякий раз Маркела в смущение вводишь?! – шутливо укорил воевода Глафиру. – Ведь лишусь через тебя бесстрашного вояки.
– Не лишишься, – хладнокровно ответствовала Глафира, стоя на крыльце ровно, как солдат на плацу. – Я с вами, чай, на поле брани не выхожу.
– А зря, – расхохотался довольный Щур. – Ты бы своим голосом всех врагов разогнала, и воевать нам не с кем бы стало. Как упрёшь руки в бока, как гаркнешь басом – так все замертво и полягут, али в бега ударятся. Тоже неплохо.
– Зубоскал! – не улыбнулась супруга. Не любила, когда над ней смеются. Отвесила мужу лёгкий, вроде шуточный, подзатыльник и, сделав «направо, кругом», чётким шагом вошла в дом.