Ночные окна. Похищение из сарая
Шрифт:
— Спросим! — потребовало сразу несколько голосов.
— Дальше — как в сказке. Офтальмолог сделает ей бесплатную операцию, она прозреет, полюбит его, он — ее, они поженятся, а вечно пьяный жених тоже излечится, восстановит перчаточную фабрику и распродаст свой товар в России, северным народам Чукотки. Вот теперь у меня — все. Благодарю за внимание.
— Это не Фицджеральд, — грустно произнес Гох.
— Все равно — браво! — сказала Лариса Сергеевна.
— По крайней мере, смешно, — промолвила Ахмеджакова.
— Чушь! — выразился Гамаюнов.
— Но оч-чень романтично, — добавила
Сатоси деликатно промолчал, а Тарасевич лишь громко фыркнул, как морж. С задних рядов поднялся Левонидзе (это он последним вошел в зал).
— Александр Анатольевич! На пару слов, — прокричал Георгий, помахав рукой.
— Сделаем перерыв, — предложил я, спускаясь со сцены.
Мне уже давно хотелось вызвать моего помощника на откровенный разговор и задать один очень важный вопрос, который мог многое разрешить и поставить точки над «i». Но сейчас было еще не время и не место. Да и Левонидзе сам завел речь об иных, более насущных делах.
— Во-первых, к нам пожаловали гости, — заговорил он, когда мы остановились в коридоре. — Это Николай Яковлевич и Маркушкин. Приехали они не одни, а с цыганами. На трех джипах с фургоном. Неужели не слышишь?
Действительно, откуда-то издалека, сквозь кирпичные стены и толстые двойные стекла в окнах доносились зажигательная музыка и песни ромал.
— Пляшут, — сказал Левонидзе. — Охранник их, конечно, не пустил. Так они устроились табором за воротами клиники. Жгут костры, жарят мясо. Шампанское рекой льется. Прогнать их нельзя — лес общий. Я было сунулся с увещеваниями, так они меня без «Величальной» не отпустили. Пришлось выпить стакан водки, уважить. К ним уже и Топорковы присоединились. Теперь братья-полковники пьют и поют хором, на пару с мужьями Нины. В России ведь как? Где страдание — там и веселье. Буйство чувств, одним словом.
— Надо их как-то прогнать отсюда, — промолвил я. — Не то все пациенты в этот табор перебегут.
Будто подтверждая мои слова, с лестницы спустился Олжас. На плече у него висел верблюжий бурдюк. Фляжки ему уже было мало.
— Схожу, что ли, к цыганам, — сообщил он. — Люблю веселье.
— Хоть бы он оказался Нурсултаном, — тихо произнес Левонидзе, глядя ему вслед. — Да всех бы там и сожрал… Между прочим, мужья требуют выдачи Нины. Отдал бы ты ее им, что — как собака на сене? И Анастасию взаперти держишь, и эту…
— Она спит. — Меня несколько покоробили его слова. — Вот когда проснется — пусть забирают. Еще неизвестно: захочет ли сама? Ну ладно. А что у тебя «во-вторых»?
— Нигде не могу найти Зубавина, упустил его из виду. Как бы он нас не перехитрил. Да не похитил твою Анастасию, выполняя задание босса. Что у них действительно на уме, мы же не знаем! У меня есть подозрение, что он уже пробрался в клинику. И шурует вовсю.
— Вертолет на месте? — тревожно спросил я.
— На приколе, — кивнул Георгий. — Да он и не полетит, особенно не волнуйся. Я там одну детальку из щитка управления вывернул.
Все-таки Левонидзе молодец, надо отдать ему должное. Однако теперь мне очень захотелось проверить: «на месте» ли и Анастасия? Вместе с Левонидзе мы пошли по коридору, опоясывавшему первый этаж, к ее апартаментам. А там… меня ждал очередной удар: дверь в комнату оказалась не
— Приехали! — вслух сказал я, заглядывая в комнату. Она, естественно, оказалась пуста.
— Далеко уйти не могли, — произнес Левонидзе, осматривая замок. — Профессионалу открыть — раз плюнуть. Работал «универсальным ключом-отмычкой», применяемым в спецназе ГРУ. Что ж, пошли искать твою ненаглядную.
— Где? — вяло спросил я, чувствуя начинающийся упадок сил.
— Ну не у цыган же? Хотя можно заглянуть и в табор. Но лучше начать с нижнего этажа.
Я послушно двинулся вслед за моим помощником и компаньоном. Мы спустились по лестнице. Левонидзе вдруг нагнулся и поднял с пола фиалку — тот самый редкий памирский экземпляр, который я вчера подарил Анастасии. Он стал принюхиваться к цветку, как доберман на охоте.
— Она где-то здесь, — произнес я, отбирая у него фиалку. — Фу! Ищем дальше.
В бассейне никого не было, в спортзале — тоже. Оставались бильярдная и солярий. Да еще всякие подвалы и котельная. Но сомневаюсь, чтобы Зубавин увлек Анастасию в эти подземелья. А вот из бильярдной как раз доносились чьи-то голоса. Мы тихо заглянули, приоткрыв дверь. За зеленым прямоугольным столом с лузами стояли трое: Бижуцкий, Волков-Сухоруков и Антон Андронович — с киями наперевес. Борис Брунович громким шепотом вещал:
— …За моей спиной маячила какая-то нежить — в зеленом балахоне и со свиным рылом! И «оно» твердило мне в ухо: «Лезь через подоконник. Ты тоже приглашен на вечеринку к Хозяину! Живее!» Я, друзья мои, оторопело спросил: «А кто Хозяин-то? Гуревич?» — «Там узнаешь!» — ответила эта нежить. И добавила: «Бафомет!» Словно это был пароль или пропуск в окно. А там уже мелькали взвизгивающие от предвкушения тени…
— Так-так-так! — быстро проговорил Волков-Сухоруков, внимательно слушая Бижуцкого.
— «Полярные зеленые·»… — тоже шепотом произнес Стоячий. — Они все — нежить! Хуже мухоморов. Живут без души и плоти, но в виде человека, своего обличья у них нет, ходят в личинах, не живут и не умирают, по сути, бессловесны, но могут быть и многословны, и болтливы, а произнося слова, выразить ничего не могут — лишь бред, бормотание, набор звуков.
— Так-так-так! Продолжайте.
Я тихо прикрыл дверь, не желая мешать умным людям. Оставался солярий. И вот там-то мы их и обнаружили! Они «загорали» в шезлонгах под ярким искусственным «солнцем», оживленно болтали и даже хихикали (!). Мишель Зубавин развлекал Анастасию свежими анекдотами, а на полу стояли бутылка шампанского и два бокала. Хорошо хоть не были в голом виде! Пилот, правда, без рубашки, с мощным торсом, а моя жена — в купальнике.
— Настя! — не удержавшись, воскликнул я. — Ну как ты можешь?
— О! — приветливо сказала она. — Ты нашел мою фиалку? А я ее где-то потеряла. Как мило.
— Здорово, отцы! — нахально произнес пилот-рейнджер. — Ничего, что мы тут решили немножко позагорать? На улице холодновато.
— Как вы открыли дверь в комнату Анастасии Владиславовны? — грозно спросил Левонидзе. — И кто вам, черт подери, позволил это сделать?
— А я и не открывал! — еще более нагло отозвался Зубавин. — Она сама открылась.