Ночные тени (сборник)

Глебова Ирина Николаевна

* * *

Второй раз осиротевшего паренька все жалели. Квартиры, вместо напрочь выгоревшей, ему не дали, но быстро переоформили на него, – как на единственного наследника, – бабушкин дом. Гриня был счастлив. Ему и не нужен был тот городской комфорт, который любила бабушка. Наоборот: он великолепно себя чувствовал за высоким забором собственного дома, в безлюдном саду, в сарае, превращённом в живодёрню. Да, за семь лет, прожитых тут, в окрестностях перевелись бродячие псы и одичавшие коты. Причём, он приманивал и отлавливал их так ловко, что ни разу никто из соседей не заподозрил приветливого, симпатичного мальчика-сироту в

чём-то нехорошем.

Иногда Гриня варил или тушил мясо, но больше любил жарить на открытом костре, с дымком. И с каждым новым куском ощущал, как вновь и вновь входит в него живучесть кота, звериное чутьё пса, их ловкость, ярость, энергия. Но, как бы хорошо ему ни было у своих тайных костров и трапез, память его помнила и тосковала о вкусе человеческого тела. Того, единственный раз испробованного – бабушкиного. Как хотелось Грине вновь испытать «это»! Но страх пока был сильнее желания. Он боялся. Люди были сильны, умны, да и не беспризорны они, как звери, попадавшие к нему на костёр. Человека обязательно станут искать… Нет, не мог ещё Гриня решиться на «инкарнацию» в себя человека. Но он помнил, как когда-то, ещё маленьким, так же сильно боялся подступиться к собакам. А ведь преодолел этот страх, и теперь ни один, даже самый громадный пёс, ему не соперник. Придёт время, и он преодолеет свой страх перед людьми. А пока он, сын инкуба, отводил душу с котами и псами, да на работе, которую любил так же сильно, как и все прежние годы.

Конечно же, сразу после окончания школы он стал работать в анатомическом отделении. Его взяли туда без колебаний. И не только из сочувствия и в память о бабушке – он сам был ценным приобретением для морга. Многое знал и умел, ничего не боялся и ничем не брезговал, буквально всем интересовался, всё на лету схватывал, готов был сутками не выходить из лабораторий и секционных залов. О нём говорили с восхищением:

– Этот мальчик – просто клад! Может, он и в самом деле будущий гений патологоанатомии?

И врачи, и медсёстры, особенно поначалу, советовали ему учиться дальше. Завотделением позвал однажды к себе в кабинет поговорить.

– Тебе, Гриша, нужно обязательно учиться. Может быть, в мединститут поступить сразу будет трудно, так начни с медицинского училища. Мы тебе дадим и направление туда, и рекомендации, и доплачивать к степендии станем – я уже предварительно об этом говорил с главврачом. Проблем не будет.

Гриня кивал, соглашаясь, но делал всё по-своему. Он давно уже отпустил длинные волосы, скрывшие его дефект, но всё равно не собирался вновь попадать в молодёжный коллектив: не сомневался, что опять станет там изгоем, предметом насмешек и издевательств. Здесь же, в больнице, в морге, ему было так хорошо! К нему относились серьёзно, приветливо, никто не вышучивал! А главное, он сам любил и эти длинные коридоры с мертвенным флюорисцентным освещением, и кафельные полы и стены секционных залов, и столы из нержавеющей стали, и «бабушкину кунсткамеру», и гулкое помещение холодильных камер. Но, как и раньше, настоящее счастье и вдохновение испытывал он при вскрытиях. Ему, конечно, поручали в морге самые разные работы – Гриня ни от чего не отказывался, да и оформлен он был лаборантом. Но все врачи, без исключения, любили брать его ассистентом при вскрытии. Парню не нужны были лишние слова: он всегда знал, когда и какой подать скальпель, ножичек или электропилу для костей и черепа. Ему можно было даже доверить кое-какую работу: скальпель казался продолжением его пальцев, надрезы получались ювелирно-точными, а внутренности он

извлекал без повреждений.

Через два года Гриню повысили в должности – от стал медбратом. К этому времени о его дальнейшей учёбе речи почти не шло. Это и понятно: если сам не хлопочешь, то другим это и вовсе не нужно. Лишь изредка кто-то из врачей по инерции бросал:

– Учиться надо, Григорий, учиться…

Но всё это так, мимоходом. Гриня стал в морге почти незаменимым человеком, так что желание начальства отправить его на учёбу само собой растворилось. Гриня довольно ухмылялся про себя. Он своего добился: без возражений, тишком спустил вопрос об учёбе на тормозах.

К мёртвым Гриня испытывал особую нежность. Но и живые – больные и беспомощные, – тоже его интересовали. А поскольку по больнице уже давно шёл слух о нём, как о человеке, имеющем талант к медицине, да примешивалась доля жалости – такой юный сирота! – Гриню время от времени приглашали то в одно больничное отделение, то в другое. С медперсоналом часто бывала напряжёнка. Он никогда не отказывал, работал какой-то период там, где был нужен. И вскоре оказался знаком с самыми разными врачебными специальностями. А главное – повсюду вхож.

Как раз тогда Гриня начал собирать лекарства. Не таблетки или порошки – те, которые использовались при операциях. Он их очень ловко крал, отлично зная, что его – юного, наивного, услужливого, – никто не заподозрит. Для чего, он по-началу, и сам не мог бы объяснить. Но постепенно, сквозь клубящийся туман желаний, воображения и скрученной в тугую пружину злости на всех, проступали цели и идея. Нужен был толчок, чтобы они реализовались в действительность.

Однажды Гриня шёл на работу обычным путём, через новый микрорайон. В одном дворе двое подвыпивших мужчин пристали:

– Дай закурить, сосед!

– Я не курю, – Гриня попробовал их обойти.

– Нет, ты гляди! – один повернулся к другому обиженно и удивлённо. – Врёт! Я сам видел, как смолил на балконе.

–Гордится, – констатировал второй. – Вишь, рожа интеллигентная! А как ко мне в магазин с чёрного хода за бутылкой, так просил: «Дай, дядя Паша!»

Гриня понял, что его принимают за другого, но мужики так сильно и нагло теснили его, что, мимоволи, злость волнами стала накатывать, затмевая мозг. Всё же он сказал:

– Я не живу здесь и вас не знаю.

Уже некоторое время моросил дождик, непокрытые волосы Грини мокрыми прядями облепили лицо. Один из пьяных заметил обнажившийся с левой стороны шрам.

– Гляди-ка! – захохотал он, хватая Гриню за плечо и толкая. – Да у него уха нет! Урод вонючий, а туда же, гордится!

Всё остальное Гриня помнит, как в тумане – в мозг хлынула кипящая ненависть, и все его движения подчинились этому чувству. Плечо выскользнуло из пальцев обидчика, ладонь ухватила тяжёлый камень – сама нашла! – рука поднялась и опустила его на голову хохочущего мужика. Раздался громкий хруст…

Незнакомый мужчина умер ещё до приезда «Скорой помощи» и милиции. Его приятель, в миг протрезвевший, и ещё какие-то люди держали Гриню. Он не сопротивлялся и не пытался убежать, был спокоен и апатичен. Суд учёл всё: и его тяжёлую судьбу, и прекрасные рекомендации с работы, и, главное, показания свидетелей происшествия: убитый зло насмехался над физическим недостатком парня, оскорблял его. Гриня мог бы получить и меньший срок, но всё же пострадавший не предпринимал по отношению к нему истинно агрессивных действий, и, к тому же, у него осталось двое ещё не взрослых детей. Гриня был осуждён на три года.