Ночные удовольствия
Шрифт:
— Да, и заплатил за это.
Он скрестил руки на груди и встретил взгляд Кириана.
— Приап наложил на меня проклятие свитка. Я две тысячи лет пробыл секс-рабом, пока моя жена не освободила меня.
Кириан недоверчиво выдохнул. Он слышал о таких проклятиях. Это была адская боль, и его гордый друг наверняка тяжело это переносил. Юлиан никогда не позволял никому управлять своей жизнью. Даже богам.
— И это меня ты называешь сумасшедшим, — произнес Кириан, — По крайней мере я противостоял лишь римлянам. Ты же пошел против пантеона.
Юлиан протянул ему тюбик с
— Я хотел бы знать, когда я ушел, что случилось с…
Кириан взглянул на него и увидел агонию в глазах друга, в этот момент он понял, чем была вызвана такая боль, что Юлиан даже не мог упомянуть об этом.
Даже сейчас, он сам скорбел о сыне и дочери Юлиана. Голубоглазые и розовощекие, они были настолько прекрасными и полными жизни, что это невозможно было описать. Одни они заставляли сердце Кириана сжиматься от зависти.
Боги, как он хотел свою собственную семью и детей. Каждый раз, когда Кириан видел Юлиана дома, он жаждал такой жизни.
Это было все, чего он всегда хотел. Мирный очаг, дети, которым он мог бы дарить свою любовь и жена, которая любила бы его. Такие простые собственно вещи. И все же, они вечно ускользали от него.
Теперь, когда он стал Темным Охотником, эти желания вообще были неосуществимы.
Кириан не мог представить себе ужас, который чувствовал Юлиан всякий раз, вспоминая о своих детях. Он сомневался, что хотя бы еще один мужчина на свете, обожал своих детей так, как Юлиан. Хантер помнил, как однажды пятилетний Атолик заменил конские волосы на шлеме Юлиана на перья, как подарок, перед тем, как они отправились в бой.
Юлиан был одним из самых опасных генералов македонской армии, однако он предпочел с гордостью носить этот подарок перед лицом своих воинов, чем ранить чувства сына.
Никто не посмел засмеяться. Даже Кириан.
Он прочистил горло и отвел взгляд.
— Я похоронил Каллисту и Атолика во фруктовом саду, выходящем на море, где они обычно играли. Семья Пенелопы позаботилась о ней, а тело Ясона я отправил отцу.
— Спасибо.
Кириан кивнул.
— Это было самое малое, что я мог сделать. Ты всегда был для меня, как брат.
Юлиан неохотно рассмеялся.
— Полагаю, это объясняет, почему ты выпрыгивал из штанов, лишь бы только вывести меня из себя.
— Ну, кто-то же должен был. Даже в двадцать три ты был слишком серьезным и суровым.
— В отличие от тебя.
Кириан смутно помнил того себя, которого знал Юлиан много веков назад. Он был беззаботным и всегда готовым к битве. Пылким и упрямым.
Удивительно, как Юлиан не прибил его. Терпение этого мужчины не знало границ.
— Славные дни бурной молодости. — С тоской сказал Кириан.
Глядя на плечо, он нанес на ожог успокаивающую мазь. Это было неприятно, но Кириан привык к физической боли, и ему приходилось сносить более серьезные повреждения, чем это.
Юлиан изучающее взглянул на друга.
— Римляне схватили тебя по моей вине, не так ли?
Кириан замер от сожаления, читающегося в глазах Юлиана. А затем вернулся к размазыванию лекарства по коже.
— Ты всегда слишком сурово
— Если бы я был рядом, я не дал бы им захватить тебя.
Кириан фыркнул в ответ на его слова.
— Несомненно, у тебя всегда получалось вытягивать меня из неприятностей. Но даже ты не смог бы спасти меня от себя самого. Если бы ты был там, то римляне просто смогли бы казнить еще одного македонского командира. Поверь мне, заключение в свиток гораздо более милосердная судьба, чем та, что приготовили для нас Скипио и Валериус.
И все же, Кириан видел выражение вины на лице друга и хотел бы освободить его от этих оков.
— Что там произошло? — спросил Юлиан. — Исторические сведения говорят о том, что Валериус пленил тебя в бою. Но я этому не верю. Он не смог бы этого сделать, учитывая твои способности в бою.
— А еще историки говорят, что тебя убили воины Скипио. Победители создают свою собственную версию правды.
Впервые за прошедшие века, Кириан позволил своим мыслям вернуться в тот судьбоносный день прошлого.
Хантер сжал зубы, когда волна ярости и боли заново прокатилась по его телу, и он вспомнил, почему запер эти воспоминания в самом дальнем уголке сознания.
— Знаешь Мойры — двуличные стервы. Валериус не пленил меня, меня отдали ему в подарочной упаковке.
Юлиан нахмурился.
— Как?
— Моя маленькая Клитемнестра [17] . Пока ты и я сражались с римлянами на чужбине, она привечала их в своей постели.
Юлиан побледнел.
— Не могу поверить, что Теоне сотворила такое, после всего того, что ты сделал для нее.
— Ни одно доброе дело не остается безнаказанным.
Горечь слов Кириана заставила Юлиана нахмуриться. Это был уже не тот человек, которого он знал в Македонии. Кириан Фракийский был жизнерадостным и добродушным. Мужчина, стоящий перед ним сейчас был измученным. Закрытым. Подозрительным и почти холодным.
17
Клитемнестра — дочь Тиндарея и Леды, супруга Агамемнона. Однажды отец Клитеместры забыл почтить жертвой Афродиту, и разгневанная богиня предсказала, что дочерям Тиндарея суждено быть двух— и трехмужними. Первой эту судьбу испытала Клитеместра. Каждый ее муж убивал предыдущего.
— Это из-за ее предательства ты стал Темным Охотником? — спросил Юлиан.
— Да.
Юлиан закрыл глаза, чувствуя сострадание и ярость за своего друга. Снова и снова в его голове проносились видения Кириана, такого, каким он был много веков назад. Его человеческие глаза всегда были наполнены лукавым смехом. Очень немногие любили жизнь так, как Кириан.
Щедрый по духу, добрый по натуре и храбрый сердцем, он сумел завоевать даже симпатию Юлиана, а ведь тот действительно хотел ненавидеть испорченного и заносчивого мальчишку. Но ненавидеть Кириана было невозможно.