Ночные услады

Райс Патриция

— Вода еще теплая. Мойся.

Мыться в бадье было, конечно, приятнее, чем просто обтираться тканью, но она решила, что не станет раздеваться у него на глазах, и, отступив в тень, покачала головой.

— Я сказал: мойся. Хочу, чтобы моя женщина была чистой. Если не станешь мыться сама, я сам займусь тобой, но тогда, помяни мои слова, мало что останется и от твоей рубахи, и от твоей кожи.

Эльвина метнула на Филиппа взгляд, полный ненависти, но все же дрожащими руками развязала пояс. Рубашка упала на пол под пристальным взглядом

Филиппа.

— Я думал, моя память о тебе искажена заклятием, которое ты на меня наложила, но теперь вижу, что ты даже красивее, чем я тебя помню. Тело твое создано для того, чтобы дарить мужчине наслаждение.

Эльвина погрузилась в воду, чтобы скрыться от его взгляда.

— Я не буду дарить вам наслаждение, милорд.

— Ты не права, малышка викинг. Я собираюсь получить от тебя больше, чем от любой из женщин, которых знал.

Криво усмехнувшись, Филипп подошел к выходу и обменялся парой слов с часовым.

От его слов Эльвине сделалось холоднее, чем от остывающей воды. Она торопливо закончила купание, дождалась, пока Филипп повернется к ней спиной, вышла из бадьи и потянулась за сухой тканью.

— До ужина еще осталось время. — Он внезапно перехватил ее руку. — Я хочу тебя. Еда подождет. Ты ляжешь сама или мне отнести тебя?

— Я никогда не лягу с тобой по собственному желанию. Ты бесчестишь себя больше, чем меня, когда берешь меня силой. Королева Элеонора, узнай она о твоей склонности к насилию, нашла бы твое поведение далеко не рыцарским.

— Я уже как-то говорил тебе, что не отличаюсь обходительностью. Я воин, а на войне, как на войне. Ты кое-что задолжала мне, и я намерен получить долг, и получу свое, даже если придется содрать с тебя шкуру. Но ты поймешь, что отдаваться самой куда приятнее, чем когда тебя берут силой.

Капли воды еще не высохли на се теле, и влажные волосы мелкими кольцами струились по плечам. Филипп коснулся соска Эльвины. Она вздрогнула, как от боли, но он продолжал мять его, пока тот не отвердел. Довольный, Филипп обнял Эльвину за талию и прижался к ней бедрами.

Эльвина напряглась, ощутив движение его плоти между бедрами.

— Я не жду от тебя удовольствия. Я ничего не жду от человека, которого презираю. Бери то, что хочешь: у меня нет сил бороться с тобой, но я никогда не отдамся тебе по своей воле.

Филипп только усмехнулся в ответ.

Филипп приподнял Эльвину и в два шага пересек пространство, отделявшее их от постели.

Не успел он опустить ее на шелковое покрывало, как Эльвина откатилась в сторону. Филипп ухватил ее за волосы и вернул на место. Горячие и твердые губы накрыли ее рот. Эльвина крутила головой, решительно сопротивляясь вторжению его языка.

Сжав губы, Филипп отстранился и посмотрел сверху вниз на отяжелевшую грудь Эльвины и сверкавшие холодной яростью глаза. Схватив полоску ткани, служившую Эльвине поясом, он связал ее запястья, соединив их над головой. Она бросила на него взгляд, полный ненависти и отвращения.

Эльвина

замерла в тот момент, когда губы Филиппа вновь коснулись ее губ. Теплые и настойчивые, на этот раз они скорее дразнили, чем требовали, и она вспомнила то время, когда ждала его поцелуев и радовалась им. Как могла доверять она этому жестокому человеку? Богатый господин, имеющий жену, титул и земли, почему он не довольствуется тем, что имеет, зачем он берет то, что ему не принадлежит?

Руки Филиппа скользили по ее телу, касаясь нежно и бережно. Его ласки доводили ее до неистовства, и Эльвина, сама того не желая, застонала. Он целовал ей шею, спускаясь все ниже, и Эльвина затрепетала. Когда Филипп легонько прикусил зубами ее сосок, Эльвина заметалась под ним.

Не может быть, чтобы она сдалась так легко. Это казалось невероятным, как и то, что этот мрачный рыцарь со шрамом на лице и неуемной силой в могучем теле мог быть таким нежным. Если бы она открыла глаза, то узнала бы правду, но Эльвина не открыла их, ибо отдалась наслаждению, волна за волной накрывавшему ее.

Когда в очередной раз его губы накрыли рот девушки, она встретила его поцелуй с жадностью, раскрыла губы и приняла в себя его язык. Филипп упивался ее капитуляцией.

Когда он накрыл ладонью темный треугольник у нее между ног, Эльвина издала возмущенный возглас, но Филипп удержал ее. Пальцы его добрались до влажного входа, дразня и лаская самое интимное место.

Целуя ее в губы, он прошептал:

— Открой глаза, Эльвина.

Филипп не приказывал, а просил, и она в изумлении открыла глаза и недоверчиво посмотрела на своего мрачного рыцаря. Глаза его и улыбка сияли торжеством.

— Я хочу быть уверен в том, что ты знаешь: это я беру тебя. Не позволю тебе представлять, будто это кто-то другой.

С этими словами он развязал узел, стягивающий ее кисти.

Сейчас, когда руки ее были свободны, Эльвина не знала, что с ними делать. Ей хотелось пощечиной смести эту довольную ухмылку с его лица, но еще больше — погладить заросшую темной щетиной щеку.

Филипп догадывался о том, что ее мучило.

— Не заставляй меня принуждать тебя снова. Я все равно возьму тебя, так или иначе. Только позволь мне теперь сделать это нежно.

Его крупное тело оказалось сверху, и, не дав ей выразить возмущение, он вошел в нее. Придерживая руками ягодицы девушки, Филипп наполнил ее собой на этот раз нежно, без боли. Потеряв контроль над собой, она обвила руками его шею и прижалась к нему.

Филиппа охватила дрожь, но, когда он откатился в сторону, все, что почувствовала Эльвина, — это разочарование от пустоты внутри. Обозвав его «грязным выродком», она отвернулась.

Кровать задрожала, и, боясь, что это — свидетельство очередной вспышки его гнева, Эльвина откатилась подальше. Но нет — Филипп хохотал, хохотал от всей души, так же громко и непосредственно, как и злился. Она обернулась, решив, что он сошел с ума.