Ночью под каменным мостом
Шрифт:
– - Немаловажные, господин секретарь, весьма немаловажные!
– - сказал Иоганн Кеплер.
– - Там есть много злобы, много такого, что меня испугало, но в целом я узнал немаловажные вещи. Вальдштейн обладает очень беспокойной натурой, он жаден до всяческих новшеств, употребляет для осуществления своих планов странные и рискованные средства, раздражителен, порою склонен к меланхолии, презирает человеческие законы и правила, а потому будет конфликтовать со своим окружением до тех пор, пока не научится притворяться и скрывать свои истинные намерения. Ему недоступны милосердие и братская любовь, и все же это необыкновенная
– - Тысяча чертей! В таком случае мы еще услышим об этом господине фон Вальдштейне!
– - заметил Ханнивальд.
– - До сих пор, правда, он себя ничем не проявил. И все это вы извлекли из одной маленькой записочки? Знаете, я не из тех; кто умеет притворяться и скрывать свое мнение, а потому скажу вам прямо, что считаю все это одной из причуд, свойственных ученым мужам. Ваш слуга, домине Кеплер, ваш покорнейший слуга.
Иоганн Кеплер проводил императорского секретаря и запер двери. За окном вовсю кружил снегопад -- первый в ту холодную осень.
Когда ученый вернулся в свою комнату, неприятный разговор с Ханнивальдом уже начисто вылетел у него из головы. Случайно взгляд его задержался на крупных снежинках, приставших к рукаву плаща, и, внезапно заинтересовавшись, он принялся рассматривать их сквозь увеличительное стекло. Вдоволь насмотревшись, он схватил перо и с улыбкой записал на чистом листе бумаги еще одно подтверждение давно вынашиваемоей им теории, призванной объяснить природу всего сущего, -- "De nive sexangula"(3) -- о сложной, многофигурной, но неизменно имеющей в основе шестиугольник форме снежинок.
"Вот уж поистине беспокойная голова! А может быть, что-то донимает его и не дает усидеть на месте?" -- размышлял про себя Иоганн Кеплер, наблюдая за тем, как молодой офицер, пришедший к нему по поводу "дел небесных", все время ерзает на стуле, отрываясь от этого занятия лишь для того, чтобы вскочить и пробежать несколько кругов по комнате.
– - Итак, -- обратился ученый к своему посетителю, -- сегодня вам исполнилось двадцать три года, два месяца и шесть дней.
– - Именно так, -- ответил офицер, подошел к печке и протянул озябшие руки к топке, казалось, даже не заметив, что огня там и в помине не было.
– Именно так, сударь, и если вы хотите этим сказать, что иные люди в моем возрасте уже совершили значительные дела и внесли свое имя в почетную книгу истории, то вы будете совершенно правы. Мне нечем похвастаться кроме того, что я изучал военные науки в Падуе и Болонье, а потом под началам генерала Баста дрался против турок. Правда, я захватил одного пашу -- по-ихнему бека -- в его собственной ставке, но разве же это подвиг! После аферы Грана я уволился со службы и до сих пор... Нет, это просто невыносимо!
– - вскричал он вдруг, прижав ладони к вискам, как если бы ощутил внезапную и страшную боль.
– - Вам плохо, сударь мой?
– - спросил Кеплер.
– - Да нет же, просто на вашей улице стоит такой гвалт, что и впрямь можно сойти с ума, -- объяснил молодой дворянин голосом, звучавшим отнюдь не жалобно, а скорее порывисто и гневно.
– - Может быть, вам, господин астролог, и не по вкусу придется моя прямота, но я
– - Шум, говорите? Да что вы, сейчас на улице еще довольно тихо!
– возразил Кеплер.
– - У кузнеца-гвоздодела сегодня выходной, а кабак, в котором солдаты собираются для того, чтобы всю ночь орать песни, ругаться и бить друг другу физиономии, еще закрыт.
– - Но я говорю не о солдатах -- уж к ним-то я попривык, -- уточнил молодой дворянин.
– - Я имею в виду гомон этих безбожных лягушек. Их там, наверное, не одна сотня! Неужели господин их не слышит?
– - Слышу, но не слушаю, -- ответил Кеплер.
– - Рассказывают же о том, что люди, живущие на порогах Нила, глухи от рева и грохота. А я так думаю, что они просто привыкли к шуму и не замечают его. Вот и я перестал замечать крик лягушек... И не следует называть их безбожными, ибо всякая тварь возносит свой голос во славу Бога.
– - Будь я Господом Богом, я сумел бы снискать себе лучшую славу и не позволил бы воспевать себя лягушкам, -- раздраженно обронил молодой дворянин.
– - Если я не выношу даже малейшего шума, то почему я должен слушать вопли животных, будь то собаки, кошки, ослы или воробьи. Для меня это сущая пытка. Но давайте перейдем к цели моего визита, -- продолжил он уже более спокойным тоном.
– - Нога fugat -- время бежит, и я не хочу отнимать его у господина.
– - Я должен составить вам гороскоп?
– - спросил Иоганн Кеплер.
– - Нет, на сей раз не это. Я очень признателен господину, но я пришел не ради гороскопа, -- заявил фон Вальдштейн.
– - Я всего лишь хочу задать господину один короткий вопрос: будет ли завтрашней ночью огненосный Марс господствовать в доме Большой Медведицы?
– - И больше ничего? Я могу сразу дать вам ответ, -- сказал Кеплер.
– Нет, завтрашней ночью в доме Колесницы господствует не Марс, а Венера. Что же до Марса, которого вы называете огненосным, то он находится на пути в дом Скорпиона.
– - Возможно ли это?
– - воскликнул явно пораженный молодой человек.
– Не Марс, а Венера? Не может быть! А господин не ошибается?
– - В таких вещах я никогда не ошибаюсь, -- заверил его Кеплер.
– - Если я сказал Венера, значит Венера. Можете быть абсолютно уверены в этом.
С минуту молодой дворянин стоял молча, всецело погрузившись в свои мысли. Затем он произнес скорее для себя, чем для Кеплера:
– - Итак, дело проиграно, еще не начавшись. И все же попытаться следует. Еггаге humanum est(4), и потом -- тут все зависит от везения.
Он снова умолк, глядя на Кеплера так, словно с уст его готов был слететь какой-то вопрос. Однако он так ничего и не сказал, а вместо этого пожал плечами, махнул рукой, словно показывая, что намерен сам управиться со своими неурядицами, и повернулся к выходу.
Внизу, около ворот, он снял шляпу и откланялся.
– - Я весьма обязан господину за его доброту. Очень скоро -- я думаю, послезавтра -- господин услышит обо мне. Если господин не ошибся и дело не выгорит -- что ж, у меня еще осталось редкостное турецкое кольцо, которое я добыл своей шпагой в сражении. Посмотрим, что я за него выручу. А до тех пор -- покорнейший слуга господина астролога.