Ночью в темных очках
Шрифт:
У нее загорелись щеки. Будто она снова вернулась в будку зазывалы, и это ей очень не понравилось.
– Десять кусков американских баксов, это и все, что я прошу. Не слишком много за информацию о давно пропавшей дочери миллионера? Я вас отведу к ней – без проблем. Что вы будете делать, когда ее увидите... ну, это уже ведь ваша проблема?
Эзра был с самого начала против. Он был убежден, что Частейн врет.
– Брось его, Кэтрин. Он просто хочет сшибить шальные баксы.
Но она знала, что англичанин говорит правду. Эзре она это объяснить не умела, а если бы и смогла, он бы все равно не понял, так что она и пытаться не стала. Ему это не нравилось, но когда она велела ему заплатить англичанину, он послушался. Эзра, конечно, был прав, но ему так и не представилось случая сказать: «Я же тебе говорил».
Они сидели в машине и наблюдали за встречей этой женщины и Частейна. Что там происходило, было видно не очень хорошо, но ей показалось, что Частейн поцеловал эту женщину. Та покачнулась назад, схватилась за живот, и Частейн исчез в темноте. Эзра дал знак человеку из второй машины, и они вдвоем вышли на пустую спортплощадку, оставив Кэтрин надзирать за «линкольном».
Женщина упала на колено, зажимая руками живот. Транквилизатор должен был вырубить ее в ту же секунду, но она все еще двигалась. Эзра добежал до нее первым. Он нагнулся к ней, проверяя, что это она.
Тварь ткнула его в грустные карие глаза, пронзив их как спелые виноградины, потом ребром ладони ударила в переносицу, наполняя его мозг осколками кости и хрящей. Эзра умер на месте. Кэтрин это знала – его мозг отключился резко, будто кто-то выдернул шнур приемника.
Колесники изо всех сил пытались ее удержать, но было ясно, что долго им это не удастся.
Кэтрин была потрясена. Эзра. Эзра мертв. Нет, не мертв – убит. Потрясение сменилось горем, потом гневом, и Кэтрин поразилась всеохватной силе этой ненависти. Такого сильного чувства она не испытывала с той ночи, когда отец ее изнасиловал, когда появилась Салли и навсегда изменила ее жизнь.
Она схватила Соню Блу и сжала. Содержимое разума вампирши полезло как зубная паста. Ее было слишком много, чтобы воспринять сразу все, но Кэтрин обнаружила, что эта тварь действительно была когда-то Дениз Торн.
Еще было много сбивающего с толку и бессмысленного мусора насчет «расы Притворщиков», какого-то сэра Моргана, куча разговоров на иностранных языках. И еще много половых извращений. Кэтрин отбросила все то, что не относилось к Торнам.
Блу впала в кому раньше, чем память успела выгрузиться. Кэтрин велела ее обездвижить и отвезти в особняк. Сначала она собиралась устроить ей псионический допрос, но этот план лопнул, как только Блу пришла в себя. Когда она не шипела и не рычала бешеным зверем, то хохотала во всю глотку.
Когда Торн объявил фотографии фальшивкой, Кэтрин сделала видеосъемку. Вот тут-то она и ошиблась, доверив работу Векслеру.
Кэтрин вздрогнула, пораженная силой воспоминаний. Она пыталась забыть прошлое, изгнать призраков, висящих в уголках глаз. Выпивка обычно помогала, но иногда эти тени отказывались уходить. Как сегодня, например.
Зебулон сидел на краю кровати и глядел с ужасной полупарализованной улыбкой, перекосившей лицо. Папаша вертелся возле бара и лапал бутылки пальцами, сделанными из Дыма. Мать с изжаренным младенцем у груди разглядывала баночки с косметикой возле трюмо. Дети сбились возле нее в кyчy, оглядываясь тусклыми глазами.
– Убирайся к черту! – зарычала она на покойного мужа. – Я из тебя святого сделала, тебе мало? – И она запустила в него бокалом хайболла. Бокал пролетел насквозь и разлетелся о стену.
Векслер выглянул из-под простыней белыми от страха глазами.
В дверь постучали, мужской голос спросил:
– Миссис Колесс? Это Джеральд, мэм. У вас там все в порядке?
Комната была полна мертвецов, вони джина, спермы, засохшей крови и сажи. Голова была набита нитроглицерином и горчичным соусом. Кэтрин приложила руки к вискам.
– Все в порядке, Джеральд. Все в порядке.
9
– Я вообще-то не знаю...
– Слушай, это же ты ноешь, как тебе не нравится, что я все время ухожу и тебя здесь бросаю. Если хочешь отсюда выбраться, делай это по-моему. – Соня Блу стояла, упираясь руками в бока, и нетерпеливо хмурилась.
– Может, я еще раз попробую...
Соня вздохнула и пожала плечами, будто говоря: «Есть же дураки, которым охота шею ломать».
– Давай, разбивай себе голову.
Клод опасался, что именно так и выйдет. Он вытянул шею, пересчитывая металлические скобы, ведущие к люку в потолке. Тридцать. Уже третий раз он их пересчитывает, а их все тридцать. Он-то надеялся, что при пересчете несколько штук уберутся, но нет, число ступенек не хотело сокращаться.
Он схватился за нижнюю скобу, холодную на ощупь и слегка покрытую ржавчиной, шероховатую под кожей ладони. Потом другой рукой ухватился за следующую скобу, подтянулся. Правой ногой нащупал нижнюю скобу, которую только что освободил. Пока все хорошо. Голова была как воздушный шар, налитый грязной водой, сердце колотилось так, что ребра тряслись. Здесь можно вылезти. Без проблем. Просто лезть до самого верха. Вот так.
Он прошел еще две скобы, прежде чем тело взбунтовалось.
– Хагерти! Слазь, пока себе шею не свернул!
Голос Сони прорезал окружившую мозг вату, и на миг показалось, что он снова в школе и на него орет тренер, мистер Моррисон. Пораженный Клод спустился на пол. Лобные пазухи болели, а плечи будто обработали палкой от метлы.
Соня Блу встала перед лестницей:
– Хватайся прямо за шею, понял?
– Не знаю... ты уверена?
– Делай, как я сказала.
Хагерти закинул руки ей на плечи и вокруг шеи. Чувствовал он себя невероятно глупо – девчонка будет нести на закорках мужика на четыре дюйма выше и на сто фунтов тяжелее себя!
Соня Блу полезла по лестнице, будто у нее за спиной было фунтов десять картошки. Клод поглядел вниз, на быстро уходящий вдаль пол. У него закружилась голова, к горлу подступила желчь, и он вцепился крепче. Соня толчком распахнула люк, и в лицо Клоду ударил прохладный воздух, несущий запах заводских дымов. Это было чудесно.
Они вылезли на крышу старого дома в районе городских складов. Был ранний вечер, если судить по звездам, и вокруг было пусто, если не считать алкашей и наркоманов, кучкующихся у дверей забегаловок на главной транспортной артерии. Клод свалился на толевую крышу, глядя в ночное небо. Голова еще болела, и он был слишком легко одет для такой прохладной погоды, но наплевать. Он удрал из логова чудовища, если не от самого чудовища.