Нога
Шрифт:
18:10, 04 марта 2001. Земля встала вертикально и с размаху ударила Палыча по затылку. Пропали звуки, смазалась картинка. Капитан попытался вдохнуть — не смог. Подвигал челюстью, выплюнул что-то соленое, дунул в нос, прочищая ходы. Поморгал глазами. Прямо по курсу было пасмурное небо, под ногами пустота. Наконец до него дошло, что он лежит на спине, впечатавшись в огромную лужу, ледяные струйки уже весело текут за шиворот, холодят гудящий затылок. Сразу встать не получилось, Палыч перевернулся на живот, встал на карачки, утопив в жиже ладони. Закашлялся,
Так, “Урал”… Где он? Поднялся, помотал головой…
Грузовик скатился назад, в капонир, кабина была разворочена, левое переднее колесо залетело в кусты.
На выезде из укрытия чернела воронка, над которой все еще висело в воздухе сизое облако, напоминающее небольшой ядерный гриб. Возвращающееся обоняние резал вонью солярки и тротиловой гари.
“Оружие!” — обожгла мысль. Палыч поискал вокруг себя. Автомат оказался в руках, только держал его капитан как будто двумя кусками дерева. Забросил оружие за спину и, шатаясь и потирая отсушенные ладони, побежал к “Уралу”.
Грузовик наклонился на левый бесколесный бок, крыша вздыблена, искореженную дверь заклинило. Срывая ногти, потратив бесконечные секунды, удалось ее открыть. Палыч встал на подножку, хрустнул стеклянным крошевом. “Урал” накренился еще, застонал рваным железом. Вот он, Клюков, как обычно, выпучил свои глаза, затянутые красной сеткой полопавшихся сосудов, пялится с ужасом и непониманием.
Секунда на оценку обстановки. Боец зажат между сиденьем и рулем в районе таза, голову держит, значит, шея не сломана. Странно, потолок кабины над его головой вмят, явно здорово припечатался. Правая рука сломана и неестественно вывернута, ниже локтя вообще сплошное месиво, а дальше… Дальше. Левую ногу не видно, теряется где-то под остатками приборной доски. Пах разворочен, лоскутья и клочья ваты — остатки штанов — густо пропитаны кровью. Правая нога… Правая разбита в районе бедра, явно разорвана артерия — кровь хлыщет пульсирующими толчками, скатывается ртутными шариками по снежно-белому обломку бедренной кости.
Клюков пялится необыкновенно осмысленным взглядом, но явно не понимая, что с ним произошло и что ему делать — боли он, по всей видимости, еще не чувствовал из-за шока. Палыч глянул на него построже, тихо сказал:
— Рот закрой, воин. Нормально все.
Боец немедленно захлопнул отвисшую челюсть, длинно, со свистом выдохнул, пустив из угла рта кровавые пузыри, и вдруг обмяк, мешком сполз на сиденье.
Все. Надо вытаскивать его отсюда. Палыч обернулся, хрипло проорал через плечо: “Жгуты и промедол!”
Правая нога солдата оказалась обмотанной вокруг рычага переключения передач, держалась на лоскуте кожи и лохмотьях ватных штанов. Недолго думая, Палыч вытащил нож и обрезал все это. Дернув вниз остатки штанины, проткнул ее сбоку лезвием, пару раз крутанул, затягивая импровизированный жгут. Водительское сиденье со своих креплений было сорвано. Капитан вышиб его пинком вглубь салона, потянул молчавшего Клюкова на себя. Левая нога выскользнула из своего плена, изгибаясь в тех местах, где ей совсем не положено. Все ясно, тоже раздроблена. Пачкаясь в липкой крови, подхватил бойца под тощий зад, передал кому-то в подставленные руки.
Стали подходить разведчики, прибежали командиры групп. Доставали промедол, потрошили свои индивидуальные перевязочные пакеты. Кто-то не сдержался, запричитал:
— Ой, бля…
— Ой, ё…
Клюков задышал, оглянулся безумными глазами и заскулил.
— Тихо все! На хрен ушли отсюда! — Палыч поймал взглядом вытаращенные глаза первого попавшегося разведчика. Тихо и внушительно сказал:
— Сейчас жути нагоните, он запаникует и умрет. Все нормально, всем улыбаться, ясно? И вообще, дуйте по своим местам, не дай Бог, обстрел начнется.
Подошел Омич, разогнал разведчиков.
— Ты как сам-то, Палыч?
— Нормально…
Капитан дошел до БТРа, постучал в броню прикладом.
— Тимоха, цел?
— Так точно…
— Воды умыться дай… И бушлат чистый.
Пока механик возился внутри машины, Палыч повернул на себя зеркало заднего вида, глянул… Да уж, ну и рожа. Весь в крови и глине, на черта похож. Скинул бронежилет, бушлат, ставший комком сырого теста. С пятилитровой пластиковой баклажкой подскочил Тимоха.
— Вот, товарищ капитан… Из силового, теплая…
— Полей…
Палыч умылся, стуча зубами, теплой водой, натянул чистый бушлат и пошел помогать доктору.
Клюков, обколотый лошадиной дозой промедола, наконец, потерял сознание. Доктор уже навертел из бинтов целый футбольный мяч и затолкал его солдату в пах, наложил нормальный жгут на оторванную ногу и теперь накладывал шины на переломанные конечности.
— Как он, Док? — мысли тяжело ворочались в гудящей голове, заплетался язык.
— Хреново… Крови потерял много, если внутренние повреждения есть — вряд ли довезем. Омич вертолет пошел вызывать… тут, в общем, так целый набор, еще и нога…
“Нога!!” — мысль молнией мелькнула в разжиженном контузией мозгу.
— Тимоха!
Примчался механ, вылупился на распростертого Клюкова, отвалил челюсть и завис. Палыч вывел его из ступора подзатыльником, отвел в сторону.
— Тимоха, лезь в “Урал”. Там осталась нога Клюкова, возьмешь ее, ботинок и штанину снимешь, нароешь чистого снега — вот с этой горки, дальше не лезь. У тебя две РШГ лежат в десанте, снимешь с них целлофан. В один замотаешь ногу, вложишь в другой, а промежуток забьешь снегом. Если летчики быстро прилетят, может, еще и пришьют. Понял?
Тимченко умчался, Палыч, превозмогая тошноту и мотая головой, помогал Доку. Начмед что-то плел, но пчелы, свившие улей в черепной коробке и отчаянно гудевшие, мешали его слушать.
— Слушай, Док, сустав у него цел тазобедренный?
— Да вроде…
— А яйца?
— Там все всмятку, Палыч. Мягкие ткани все в лоскуты. Как он жив-то еще, не пойму. Я вот помню…
— Слышь, Димон, а ногу ему можно пришить? Я сказал, чтобы ее в снег замотали. Ну, я читал где-то, что так можно сохранить оторванную часть…