Ноги из глины
Шрифт:
Мордочка бесенка в панике исказилась.
— Но ведь эта встреча была назначена на вторник! Зуб даю, что на вторник!
— Она была назначена на сегодня. И состоялась час назад.
— Ой. — Бес выглядел подавленным. — Э. Ну что ж. Извини. Да. Гм. А хочешь, я скажу тебе, сколько времени сейчас в Клатче? Или в Орлее? Или в Гункунге? Где угодно. Мне это раз плюнуть.
— Я не хочу знать, сколько времени в Клатче.
— А вдруг? — безнадежно вопросил бесенок. — Сам подумай, какое неизгладимое впечатление ты произведешь на людей, если во время скучной беседы неожиданно скажешь: «А между прочим, в Клатче сейчас на час меньше». Или в
Ваймс про себя вздохнул. Раньше у него был блокнот, куда он все записывал. Это было так удобно. А затем Сибилла, да благословят боги ее заботливую душу, купила ему этого многофункционального бесенка, который в отличие от блокнота умел чуть ли не все на свете. Впрочем, насколько уже понял Ваймс, по меньшей мере десять из пятнадцати вживленных в бесенка функций отвечали за извинения в том, что оставшиеся пять функций работают неисправно.
— Хорошо, — согласился Ваймс. — Тогда запиши мне памятку.
— Ух ты! Правда? Да. Разумеется. Никаких проблем.
Ваймс прочистил горло:
— Увидеться с капралом Шноббсом, тема: трудовая дисциплина; также тема: графское происхождение.
— Э… прости, это и была памятка?
— Да.
— Гм, ты, конечно, извини, но сначала надо четко и ясно сказать: «Памятка». Именно так написано в руководстве. Можешь сам посмотреть.
— Хорошо, это была памятка.
— Прости, но тебе придется повторить ее еще раз.
— Памятка: увидеться с капралом Шноббсом, тема: трудовая дисциплина; также тема: графское происхождение.
— Принято, — кивнул бесенок. — Должен ли я напомнить тебе о записанном? И когда именно?
— А по какому времени ты будешь напоминать? По местному? — издевательски поинтересовался Ваймс. — Или по клатчскому?
— По правде говоря, я легко могу сказать, который сейчас час в…
— Ладно, лучше я запишу это в свой блокнот, если не возражаешь.
— О, как скажешь. Я умею распознавать почерк, — с гордостью признался бесенок. — Я довольно-таки продвинутый.
Ваймс вытащил блокнот и показал его бесенку.
— Что, ты и это распознаешь? — уточнил он. Бесенок прищурился.
— Легко, — спустя буквально секунду кивнул он. — Это почерк, я уверен на все сто. Завитки и крючочки, соединенные друг с другом. Точно. Почерк. Я сразу его распознал.
— Так, может, ты мне скажешь, что тут говорится?
— Говорится? — осторожно переспросил бесенок. — Разве почерк может говорить?
Ваймс убрал потрепанный блокнот и захлопнул крышку органайзера. Потом снова откинулся на спинку кресла и стал ждать.
Кто-то очень умный, намного умнее, чем тот, что обучал бесенка, создал для приемной патриция особенные часы. Они тик-такали, как и все часы, но против всех обычных часовых правил тик-так их был нерегулярным. Тик-так-тик… а потом явная задержка на долю секунды дольше, чем до того… так-тик-так… а потом тик на долю секунды раньше, чем вы того ожидали. После десяти минут ожидания мыслительные способности даже самых опытных и подготовленных посетителей падали до нуля. Патриций, наверное, хорошо заплатил часовщику.
Часы прозвонили четверть двенадцатого.
Ваймс подошел к двери и, вопреки обычаю, осторожно постучался.
Из-за двери не доносилось ни звука: ни шороха перекладываемых бумаг, ни приглушенных голосов.
Он попробовал ручку. Дверь была незаперта.
«Точность — вежливость королей», — всегда говорил лорд Витинари.
Ваймс вошел.
Шельма старательно соскреб крошащуюся белую грязь, после чего принялся за обследование трупа отца Трубчека.
Анатомии в Гильдии Алхимиков уделялось особое внимание. Во-первых, из-за древней теории, утверждающей, что человек представляет собой микрокосм вселенной, хотя, когда видишь вскрытое тело, трудно себе представить, что вселенная внутри тоже красного цвета и хлюпает, стоит тебе потыкать ее карандашом. А во-вторых, волей-неволей изучишь человеческую анатомию, когда ею покрыта половина стен в здании. Некоторые опыты, проводимые новичками, давали поистине взрывной результат, после чего Гильдии Алхимиков приходилось ремонтировать очередную лабораторию, перед этим сыграв в увлекательнейшую игру под названием «Найди вторую почку».
Отец Трубчек погиб в результате того, что кто-то очень долго и сильно бил его по голове. Каким-то большим тупым предметом. Это и все, что можно было сказать [9] .
Шельма внимательно осмотрел тело. Да, все чисто, никаких следов побоев, разве что пара кровяных потеков запеклась на пальцах. Но, вообще-то, кровь была повсюду.
Два ногтя были содраны. Трубчек боролся или, по меньшей мере, пытался защитить себя руками.
Шельма склонился поближе. Под уцелевшими ногтями что-то было. Нечто восковое, похожее на жир. Как этот воск туда попал, Шельма даже предположить не мог, но, может, его новая работа как раз и заключалась в том, чтобы это выяснить? Шельма опытным жестом вытащил из кармана конверт, соскреб туда массу из-под ногтей, запечатал конверт и поставил номер. После чего достал из ящика иконограф и приготовился зарисовать труп.
9
Существует распространенный и неверный миф, что люди, которые изобретают орудия убийства, от них же и гибнут. На самом деле это ошибочное утверждение. Никто не взрывал капрала Шрапнеля, как и не рубил голову мсье Гильотену. Смит и Вессон тоже вполне благополучно прожили свои жизни. Если бы не сэр Вильям Теккерей, изобретатель свинчатки и выкидного ножа, погибший в темной аллее от руки неизвестного, этот миф вообще не появился бы на свет.
Но пока он возился с иконографом, что-то привлекло его внимание.
Один глаз отца Трубчека, открытый Ваймсом, по-прежнему таращился в пустоту.
Шельма пригляделся. Сначала он решил, что ему померещилось. Впрочем…
Разум может выкидывать всякие шуточки. Надо убедиться наверняка.
Он открыл маленькую дверку иконографа и обратился к сидящему внутри бесенку:
— Ты можешь нарисовать его глаз, Сидней?
Бесенок взглянул на него сквозь увеличивающие линзы.
— Только глаз? — пропищал он.
— Да. Как можно большего размера.
— Ты что, хозяин, спятил?
— И заткнись, — велел Шельма. Установив ящик на столе, он присел рядом.
Из иконографа слышались тихие «ших-ших» от мазков кистью. В конце концов послышался шум от поворачивающейся ручки и из щели вылез еще слегка сыроватый рисунок.
Шельма взял его. Потом постучал в ящичек. Люк открылся.
— Да?
— Еще крупнее. Большой, на весь лист. Фактически… — Шельма скосил взгляд на рисунок в руках. — Нарисуй только зрачок. Круг в середине глаза.