Ноги
Шрифт:
Лет в шестнадцать она, кажется, всерьез забредила извечной мечтой всех романтических юных особ — стать актрисой кино, и в каком-то полудетском, розовом тумане представлялись ей блестящие роли: то роковой «пожирательницы мужчин» Клеопатры, то сексапильной подруги брутального и неуязвимого Джеймса Бонда, то страдающей, без единой кровинки в лице Сонечки Мармеладовой — упоительная «жизнь в искусстве и ради искусства», но потом все это пропало, развеялось… К тому же, оказавшись на занятиях подготовительной группы во ВГИКе, она с ужасом смотрела на обезьяньи прыжки и ужимки, в которых изощрялись будущие студенты, демонстрируя свое искусство импровизировать на заданную тему. И не то чтобы их игра показалась ей чудовищной, просто Полина поняла вдруг, что в подобной же ситуации, попытавшись выглядеть естественной, свободной, сама она непременно окажется сущим «пугалом огородным». И вот пришлось ей, выпустившейся из школы с серебряной медалью, поступить в Институт иностранных языков имени Мориса Тореза — один из самых престижных в Москве. В нем учились блестящие молодые люди, ни разу не покидавшие пределов Садового кольца, а если и покидавшие, то ради Токио и Лондона, но никак не ради Челябинска и Костромы. Было там много юношей-иностранцев всех цветов и оттенков кожи… были там и эфиопы, и ливийцы, и иранцы с чудесными томными глазами. Был и один суданский принц, пытавшийся всерьез за ней ухаживать, и ей это необъяснимо льстило, как будто и в самом деле те несколько мифических капель крови, отмытых родственными браками до небесной голубизны, имели какое-то особенное значение. Принц был совершенно невозмутим и, казалось, не оживлялся даже тогда, когда звал ее уехать с собой, но в его глазах неизменно стояло такое серьезное и глубокое обожание, такое преклонение перед ней, что она только диву давалась. Поэтому и не могла и не хотела сразу ответить ему отказом. Благосклонно принимая приглашения, она тайно радовалась могуществу собственных чар. Но в конце концов все точки над «i» были ею расставлены, и наследный принц уехал на историческую родину недоучившись.
В ее памяти всплывала череда мужчин, чем-либо ее восхитивших, задевших ее воображение. Был один поэт, как две капли воды похожий на врубелевского Демона, правда, она очень скоро обнаружила, что поэт слишком уж старательно изображает «мировую скорбь» и слишком уж настойчиво пытается сделать ее еще одним своим сателлитом, еще одним спутником на своей орбите. На втором и третьем курсе не на шутку ей нравился один институтский преподаватель, сорокалетний, зрелый. Он был эрудитом, желчным скептиком, холодным пересмешником, с виртуозной легкостью повествовавшим о Данте и Беатриче, о сексуальных упражнениях даосов, об Адамовиче, Иванове и высокой строгости «Парижской ноты». Та властность, то пренебрежение, с которым он обращался со своими студентками, почему-то привлекали ее. Все прекратилось, когда она увидела его под руку с женой — откровенно страшненькой девицей одного с собой возраста.
Пожалуй, в то время она и в самом деле была неисправимой идеалисткой, твердо уверенной в том, что где-то на свете существует мужчина исключительных достоинств. И потому чрезвычайно зорко смотрела по сторонам в надежде не пропустить своего идеального избранника.
У нее была прекрасно отлаженная внутренняя, духовная жизнь, в которой все было разложено и расставлено по полочкам: и презрение к толпе, к агрессивно-послушному большинству с примитивными инстинктами и штампованными мозгами, и несколько ходульное представление о свободе самовыражения независимой творческой личности, и любовь к родителям. В этой жизни находилось место и преклонению перед немногими талантливыми мужчинами — каждого из них она полюбила бы безусловно, каждому она простила бы за талант и предельный эгоцентризм, и откровенное пренебрежение по отношению к ней. Но все-таки венцом всех ее представлений о мире была мистическая идея об органично прирастающих друг к другу одном мужчине и одной женщине. Потому-то, наверное, и была Полина придирчивой и осторожной: любое серьезное соприкосновение не с тем человеком означало колоссальные разрушения в том внутреннем мире, который столь долго и тщательно она строила и который столь ревностно оберегала.
Время шло, она оставалась одна, и подруги за ее спиной поговаривали, что она со своим целомудрием носится как с самой величайшей драгоценностью. К этому шепотку примешивалась немалая доля злорадства: Полина ведь и в самом деле была привлекательна, но никак не могла своей привлекательностью воспользоваться. И вот когда ей окончательно надоели все эти разговоры, она одним махом, без трепета, без сожалений и как-то очень буднично и легко рассталась со своей девственностью. Он был честный, добросердечный, открытый, жизнерадостный юноша, и тоже футболист, — но без шуваловских, конечно, «откровений». Она запомнила дачу, где все много пили, а потом танцевали, а потом разбились на пары и начали разбредаться по комнатам. И куски грязной ваты в щелях между оконными рамами в той комнате на втором этаже. И скошенный потолок с древесными разводами под слоем морилки. И она, пожалуй, все же могла остановиться, но так сильно была раздражена своим отставанием от подруг, тем, что все вокруг считают ее какой-то неполноценной и слишком, до безжизненности правильной… и так сильно она устала от собственной бесплотности, от мнимости и призрачности своего телесного существования… одним словом, все закончилось поспешной и какой-то щекотной, с фырканьем и смехом, неудобной (на расстеленном на полу черно-зеленом клетчатом шерстяном одеяле) любовью.
И вот теперь появился Шувалов, похожий одновременно и на чумазого школьного хулигана, и на полубезумного джазового гения. Угрюмый, погруженный в себя человек. Она, между прочим, успела посмотреть, как он играет, и скучная бессмысленная возня на поле в какой-то момент обернулась для нее чем-то совершенно иным… Там действительно было что-то от искусства. Игра была серьезная — с португальцами. Шувалов получал мяч чаще других. Она видела, как он обводит соперников. «Движенья быстры, лик ужасен, — с усмешкой сказала она себе, — сияют очи, он прекрасен…» Российская сборная проигрывала со счетом 1:0, но за две минуты до конца при подаче углового Шувалов забил в непробиваемые доселе португальские ворота.
— А вы даже элегантны… когда играете, — сказала она ему после матча.
— Да ну? — усмехнулся Шувалов.
— Вас вообще где-нибудь воспитывали? — зло спросила она.
— Нет, — отозвался он. — Я сам воспитывался — в армейском футбольном интернате. Не Оксфорд, конечно, но если на язык обычной жизни переводить, то что-то вроде вашего МГУ получится. Хотя я, между прочим, и в Оксфорде мог учиться, — сказал он горделиво. — Только никто об этом до сих пор не знает. В футбольной академии «Аякса». Там, я думаю, меня бы заодно и вилку с ножом держать научили.
— Вам предлагали уехать в Европу?
— Мне четырнадцать лет было. Я тогда впервые за границу поехал играть. А как только вернулся, двух недель не прошло, приходит мне письмо. С иностранным штемпелем — там лев оранжевый, вставший на дыбы, корона и буквы KLM — до сих пор их помню.
— И что же было в письме?
— Дорогой Семен…
— Прямо так вот по-русски?..
— Там на двух языках — на английском и на русском. Я его наизусть запомнил. «Дорогой Семен, мы с большим интересом следим за Вашими успехами. Вы производите большое впечатление своим трудолюбием и стремлением постоянно совершенствоваться. Мы имеем большой интерес к работе с Вами. Мы предлагаем Вам начать обучение в нашей Академии, в которой обучаются талантливые парни из самых разных стран мира. Наша школа славится своими методами воспитания будущих чемпионов. У наших тренеров особая программа работы. Многие выпускники нашей школы с честью защищают цвета амстердамского «Аякса», а также заключают профессиональные контракты со многими знаменитыми клубами Европы. Занимаясь в нашей Академии в течение четырех лет, Вы можете заметно усовершенствовать свою технику, получите возможность участвовать во многих престижных турнирах. Все расходы на Ваше содержание, проживание и обучение Академия берет на себя. Принимая во внимание Ваш возраст, мы рассчитываем, что Вы посоветуетесь со своими родителями и получите от них согласие на временный переезд в Европу. Связавшись с нами, Ваш адвокат узнает, как оформить все необходимые документы. С огромным уважением и пожеланием успехов, управляющий академией "Аякс" (Амстердам) Луи ван Галл». Ты знаешь, кто такой ван Галл?
— Да откуда мне знать?
— Деревня! — со смехом сказал Шувалов. — Живете там в своем великосветском колхозе, а таких вещей не знаете. Ван Галл сейчас главный тренер «Барселоны». Чуешь, чем пахнет? Сначала я бы у него в Академии занимался, а потом бы он меня с собой в «Барселону» забрал.
— Ты хочешь играть в Европе? — неожиданно для себя самой переходя на «ты», спросила она.
— Я хочу играть в «Барселоне».
— А ты не думал, что это предательство, ведь здесь Россия, а там чужая страна?
— Нет. Родина — это мать, а «Барселона» — жена, любовница.
— Вот, значит, как? И чем же она так тебе приглянулась?
— Ну, это опять сто лет объяснять. Запал — и все тут.
— И как ты оцениваешь свои шансы? — усмехнулась Полина.
— Нулевые, — ответил он.
— Почему же? Зачем же так сразу сдаваться?
— Да потому, что это нереально. Потому, что я деревянный, бесчувственный, потому что у меня слабо выражена индивидуальность. Потому, что я делаю все слишком медленно. Короче, этого не может быть, потому что не может быть никогда. Они просто в нашу сторону не смотрят, на Восток не смотрят, только на Европу, на Латинскую Америку. Давно привыкли думать, что здесь сплошная снежная пустыня.
— А почему ты тогда не поехал в Амстердам?
— Даже сам не знаю. Испугался. Понимаешь, мне как-то стыдно было перед парнями, с которыми я играл в нашей старой школе. Если бы я тогда уехал, то они бы считали, что я их предал. Я, конечно, понимал, что мне сделано предложение, от которого не отказываются, но ничего с собой поделать не мог. Просто понимал, что если я уеду, им станет плохо.
— Да почему же, почему? При чем тут другие? Ка-кое-то это неправильное рассуждение. Советская логика. Если кто-то более талантлив, то он все равно должен шагать с другими в ногу, так, что ли, получается? Ты хоть теперь понимаешь, что, возможно, совершил ошибку? Вот же он этот твой ван Галл, вот твоя «Барселона»…