Ногин
Шрифт:
Зубатов не обнаружил в Москве Сергея и Виктора. Но полицейская машина закрутилась на полный ход…
Во второй половине июля три старых приятеля — встретились в Вильно на нелегальной квартире Сергея Цедербаума, после долгих мытарств он проживал там под кличками «Ежов» и «Яков».
Его «забрили» в конвойную команду полтавского вице-губернатора Балясного, он удрал в солдатской одежде, по пятам гнались за ним до Двинска. Он укрывался в Берлине, а затем появился в Гродно.
— Теперь я обосновался здесь, — рассказывал Цедербаум. — Налаживаю транспорт литературы,
— Ну, а как в Питере? — спросил Виктор.
— Туда двинулись товарищи завоевывать организацию, в их числе Степан Радченко. Санкт-Петербургский комитет враждебно относится к «Искре»: слишком крепко пустили корни товарищи «экономисты». В столице надо создавать самостоятельную организацию. И — на мой взгляд — со своей районной газетой по типу «Южного рабочего». Вот вам и карты в руки! В Полтаве еще мечтали об этом, а сейчас такой случай!
— Мы едем в Одессу.
— Эка невидаль! Питер почти рядом, каждый человек там на вес золота, а они будут нежиться у Черного моря! Да и все ли правильно видят наши «старики» в Мюнхене?
Разговаривали и спорили до рассвета. И решили так: Яблочков заедет в Москву к Бауману и Бабушкину и побывает в городах верхней Волги; Брусков заедет на разведку в Питер, затем повидает сестру Надежду в Бирске и завернет в Москву, чтобы ехать с Виктором в Одессу. Яков пока останется здесь и изложит Ленину и Мартову свой проект «завоевания» Питера. Лондонцы не прочь сменить Одессу на столицу, но хотят заручиться согласием редакторов «Искры».
Андропов и Ногин благополучно прибыли в Москву и распрощались — на время, до скорой встречи. Но повидаться им пришлось только через год, в пересыльной тюрьме.
Николай Эрнестович Бауман жил. как на вулкане. Его клички — Грач и Григорьев — полиция расшифровала. Но он держался, потому что был человеком весьма осторожным и подлинным романтиком нелегальной борьбы. Он знал десятки проходных дворов и — не раз спасался от погони. В каждом районе имелись у него друзья, которые давали ему кров и пищу в минуты серьезной опасности. Его любили за общительный нрав, за горячее, точное слово и за ту неизбывную убежденность, даже одержимость, с какой он относился к делам партии, к делам «Искры».
«Достал» его Виктор Павлович на даче во Владыкине, через фельдшерицу Урукину из Старо-Екатерининской больницы, по условному паролю: «Я от Зои».
Бауман рассказывал, что он с Богданом — Иваном Васильевичем Бабушкиным — сколачивает сейчас московский отдел «Искры» и что Ногин прибыл ко времени, так как недавние руководители московских рабочих Марат-Шанцер и Скворцов-Степанов находятся в Бутырской тюрьме.
— Давайте литературу! Без нее нам зарез. Связей с рабочими мало, да и Зубатов сидит у них на шее, и кое-кто вёрит ему. Не собираются ли дать по этому охраннику крепкий залп в «Искре»? Первая-то заметка показалась нам слабоватой.
— Обещали дать в восьмом номере. Так говорил Владимир Ильич. Но ждут от вас хоть несколько фактов.
— Напишу сегодня же. Долго ли сможете пробыть у нас?
— Боюсь, что недели три, не меньше. Мне нужны деньги и паспорт. Да и экипировка. — Ногин оглядел свой костюм и смутился.
— Ну, костюм еще хоть куда! Скрываться да закоулками ходить — лучше и не надо! И договоримся так: мы устроим вам две-три встречи с рабочими Рогожской заставы. Сам я слишком там примелькался. Примкнут рогожцы к нам, мы сообщим Ленину, что искровцы оформили в Москве свою организацию. А если бы и Богдану помочь — он сейчас под Владимиром, — тогда и вся область наша.
— Я непременно встречусь с Богданом.
За кладбищем старообрядцев в пустом дровяном сарае собралось человек тридцать. Виктор сумел сразу овладеть вниманием слушателей. Он сказал, что символично уже само место сбора — у знаменитой Владимирской дороги, по которой еще сорок лет назад гнали в Сибирь этапом ссыльных, закованных в кандалы.
По дорожке большой, что на север ведет, Что Владимирской древле зовется, Цвет России идет, кандалами звенит, И «Дубинушка» громко поется…— А когда-то шло тут оживленное торговое движение в село Рогожь, ныне городок Богородск, где я восемь лет назад начинал работать красильщиком.
Живой посланец далекой «Искры», бывший мастеровой у Морозова и Паля, сразу пришелся по душе. А мысли Ленина о партии, о предстоящем съезде по-новому открыли рогожцам смысл классовой борьбы.
Виктор достал из кармана четвертый номер «Искры» и прочитал статью Владимира Ильича «С чего начать?». Один рабочий взял у него газету, и она пошла по рукам. И только легкий шелест ее страниц слышался в настороженной тишине.
Потом разговорились — разом, дружно. И молодой металлист с Гужона крикнул:
— «Искра» — свет нашей правды, товарищи! Грачу скажите: мы с ней, другого пути у нас нет!
Его поддержали котельщики Дангауэра и Кайзера, литейщики завода Николаева. Рогожцы высказались за активную поддержку «Искры».
— Ну, знаете, Виктор Павлович, у вас какой-то особый дар брать людей за душу! — Бауман потирал руки. — Идите на Пресню. Там, у четвертого пруда, в препараторской зоологического сада, соберется человек двадцать. В успехе не сомневаюсь!
Пока одиночками подходили товарищи, Виктор потолкался в людной толпе мастеровых, кухарок, пожарных, модисток, мелких чиновников и нянек с детьми, которые глазели на диковинных зверей и птиц. В саду публика была простая, совсем не та, какую описали на великосветском катке Лев Толстой в «Анне Карениной» и Иван Тургенев в повести «Клара Милич». В летнем театре у этого пруда когда-то пела актриса Кадмина, покончившая жизнь самоубийством. Ее портрет и выписал Тургенев. «Публика опростилась, — размышлял Виктор, — но далеко еще до того времени, когда и здесь подлинным хозяином станет народ».