Ногин
Шрифт:
Два большевика провели вместе последний вечер — Макар и Алеша.
Расставание с другом всегда омрачало Макара. Он и не скрывал этого. Алеша был достойным человеком — горячим, пламенным сердцем бакинских большевиков. И они тесно сошлись за эти полгода. И хладнокровный на вид, рассудительный Макар был очень нужен Алеше, потому что умел направить вовремя неистощимую энергию своего друга.
Да и Алеша, пожалуй, лучше Андропова оценил отличные качества Макара: и то, что прекрасный он товарищ и человек большой душевной чистоты; и то, что он умел соединить с мужеством и непреклонностью революционного борца удивительную мягкость души, необыкновенную
— Партия бережет вас, Виктор Павлович, и я более не могу рисковать вами здесь, — грустно сказал Алеша. — Поднимаю этот бокал за дружбу, геноцвале, и сожалею, что расстаемся! Слов нет, как сожалею! Но Ильич уже переслал указание — живым и невредимым отправить вас в Москву. Подходит пора готовить комитеты к Пятому съезду. И не обманывает меня предчувствие — от Москвы вы поедете на этот съезд.
— И я покидаю Баку без радости, Прокофий Апрасионович, и не скрываю этого: тут была последняя весна нашей свободы, я наговорился на митингах едва ли не на всю жизнь. Теперь каратели начнут наверстывать упущенное, берегите себя! Уходите в подполье, прячьте Ваню Фиолетова — он уже примелькался в Балаханах. Эх, и жизнь наша: только полюбишь людей, город — и уже надо сниматься с якоря… А относительно съезда — это была бы большая радость: я ведь ни на одном не был. Может, на съезде и свидимся?
— Не думаю. От нас будет Степан Шаумян. Он сейчас за границей, и ему проще. А после съезда он приедет сюда. Скажу откровенно, что одному мне — без вас и без Радуса — просто не по силам. Аг Степану передайте привет. Он мой верный кунак и вам станет другом. Кстати, расскажите ему о наших делах в профсоюзе. Да и с меньшевиками надо как-то решать. В одной партии нам не жить. Сами вы убедились, что полгода мы воевали на два фронта: с царизмом и с этими «товарищами». Наградил же всевышний такими соратниками! Особенно противны те — истые, которые меньшевизм считают кораном, себя — правоверными, а нас — гяурами. Не пора ли кончать?..
Поезд мчался на север.
Позади остался Ростов-на-Дону, где меньшевики устроили Макару обструкцию три года назад. Впереди был Днепр, и в стороне от столбовой дороги — город Екатеринослав, где с меньшевиками не было ладу. И остров «Старуха», где завязалась драка с эсерами, потому что они осмелились задеть Ленина и Мартова.
Макар усмехнулся: не полез бы он теперь в драку ради Мартова Юлия Осиповича, от которого расплодились все эти «правовернее», как метко выразился Алеша Джапаридзе.
Колеса вагона загрохотали на первом мосту через Днепр; за холмистым островом Хортица — на втором. Макар не мог оторваться от величавой красоты Днепра в этот ясный и ласковый вечер бабьего лета. Он глядел и думал, и промелькнула в его сознании картинка, навеянная любимой рекой.
Большевики шли по жизни в русле, как струился прозрачный и могучий Днепр, древний источник бытия и счастья. Отклонялись большевики влево, забирали вправо — так казалось с той голубой высоты, где парили птицы. Но всегда устремлялись к заветной цели, как стремился Днепр к Черному морю. Гремел гром, полыхали в небе молнии, на берегах неистовствовали ливни и шквальные ветры, бури ломали вековые дубы и осокори, ощущались громыхающие раскаты подземных катаклизмов. А Днепр работал на благо людей и каждый миг нес свои воды к морю. И вечное движение вперед лишь подчеркивало его неизбывную силу жизни.
Меньшевики же раскидались полой водой по берегам могучей реки. Всякая грязь, смытая с плодородной почвы, болталась на просторах этого водополья: щепки, навоз, солома, выворотни подмытых кустов и деревьев, муть, пена. И мелководье, спокон веков обжитое лягушками.
Глубина осталась только в старицах, где вода застойная, заросшая желтыми кувшинками, белыми лилиями и зеленой ряской. Там нашел себе пристанище Плеханов, где-то рядом с ним плещется Аксельрод. И Мартов, видимо, там же. Какая ирония судьбы: мертвая, бывшая река, мертвые, бывшие люди!
«Всякое сравнение далеко от точности, — подумал Макар. — А картинка-то верная, стоит лишь пораскинуть умом… И если не похоронить мертвых, смраду не оберешься!..»
КАК УДЕРЖАТЬ ВОЛНУ?
В третий раз приехал Виктор Ногин в Москву. И все нелегально. Украдкой повидал Варвару Ивановну и брата Павла. Ушел на явку и словно растворился в широком московском подполье. Но ближайшие товарищи отлично знали, с какой энергией развернулся Макар — новый член МК РСДРП и организатор в Рогожском районе.
Две важнейшие задачи были в поле его зрения — перестройка низовых партийных звеньев и изменение взгляда всей партии на профессиональное движение. Именно он предложил создать на каждом предприятие подпольные партийные ядра, которые вскоре стали называться ячейками. И никто до него с такой ясностью не говорил о партийном влиянии на профсоюзные организации рабочего класса.
Пять лет назад, когда Виктор приехал сюда как агент «Искры», таких мыслей и не возникало. Партия делала первые шаги. Ее представлял в Москве один Бауман, который в шутку говорил о себе, что он «и центр и периферия в этом огромном деревянном городе». После встречи с Ногиным Николай Эрнестович теснее завязал связи с рабочими и начал кампанию против Зубатова и тех его соратников вроде профессора Дена, Вормса и Озерова, которые в Историческом музее, на публичных лекциях, дурачили рабочих всякими бреднями о полицейском социализме.
Да и в 1903 году условия были не те. Правда, уже работал МК с хорошим штатом пропагандистов. И все же Ногину и Радченко пришлось начинать почти с азов — нести свежее слово на предприятия и оживлять приток новых рабочих организаций в Московский комитет.
А теперь в древней русской столице сложилась стройная и сильная организация партии. Она выросла в революционные дни 1905 года и закалилась на баррикадах. В ней почти восемь тысяч членов. И это не меньшевистские хлюпики и всякие сочувствующие, а действительно эсдеки, строго соблюдавшие первый параграф устава партии: все они работали в низовых группах, в районах и в МК.
Большевики пользовались влиянием почти повсеместно. Только на Пресне «правили» меньшевики и эсеры. И от Пресни был в МК один-единственный меньшевик Хундадзе: его называли «заложником Мартова» в городском партийном центре.
Город был разбит на восемь районов: Городской (или Центральный), Замоскворецкий (с Симоновским подрайоном), Рогожский (с Сыромятниками), Лефортовский, Сокольнический, Бутырский, Пресненский и Дорогомиловский. В каждом районе — организатор, а у него — помощник и технический секретарь. МК избирался на городской конференции. Его секретари были вожаками масс, технический аппарат хранил кассу, ведал типографией и держал квартиры для нелегалов.