Номер 10
Шрифт:
Позже их пути пересеклись на благотворительном приеме в палате общин, куда издателей пригласили для сбора пожертвований в фонд Лейбористской партии. Макферсон выложил пятьдесят фунтов и сказал Эдварду Клэру – тогда еще лидеру оппозиции, – что именно должны сделать лейбористы, чтобы выиграть выборы:
– Надо все спускать на тормозах, надо лавировать и попадать в струю, надо быть другом для всех мужиков и нравиться всем бабам, и если пресса не станет врать, что ты насмерть запинал собаку или что-то типа того, и если ты будешь всем мило улыбаться и помнить о манерах, и если я займусь твоим
Теперь эта парочка сидела в кабинете дома Номер Десять. На кофейном столике лежала папка с курсовой работой по географии к выпускным экзаменам средней школы.
– Мы можем спасти Африку, Алекс. – Голос премьер-министра дрожал от волнения.
Александр стащил свое тучное тело с подлокотника кремового дивана и заходил по комнате.
– Африку? – повторил он. – Шутишь?
Это был не риторический вопрос. Александр полагал, что Африка – могила для белого человека, а желание спасти Африку – признак серьезного умственного расстройства. Ничто и никто не в силах спасти Африку, кроме самих африканцев.
Алекс начал:
– Вот что я тебе скажу, Эд. Вряд ли уместно сейчас говорить об Африке, ведь мы не сумели добиться даже того, чтобы поезда ходили по расписанию.
Но Эдвард с готовностью парировал:
– Африка – темное пятно на совести мира. Кто-то обязан вывести людей из мрака умирающей экономики и привить им чувство финансовой ответственности.
– Эд, надо разобраться с охотой на лис, – нетерпеливо возразил Алекс, – прежде чем рисковать своей жопой на африканском континенте.
– Ты все-таки не выражайся, Алекс, – попросил Эдвард, – в соседней комнате Адель кормит Поппи.
– Извини, что я ржу, только разве не Адель написала книжку «Роль жопы в истории»?
Улыбка на миг исчезла с лица Эдварда.
– Эта книга – серьезное исследование. Генри Киссинджер сказал мне, что держит ее на тумбочке в спальне.
Адель крикнула из соседней комнаты:
– И эта книга двенадцать недель подряд возглавляла список бестселлеров «Нью-Йорк таймс».
– Ну ладно, – сказал Александр, – давай хоть с чем-нибудь разберемся, Эд, а? На этой неделе мы просто в дерьме. В газетах истерика, преступность растет; по сведениям агентства «Раунтри», пять из десяти граждан нашей великой державы в каждый данный момент пребывают в отрубе от алкоголя или наркоты. И кстати, в понедельник начнут забастовку работники погребальных контор, если не отвоюют себе десять процентов к зарплате и тридцатипятичасовую рабочую неделю.
– Но в Африке каждые десять секунд умирает ребенок – от инфекции, полученной через питьевую воду.
– Ага, у меня при этой мысли сердце кровью обливается, – согласился Алекс. – Только у нас тут трупняков будет тоже по пояс, если не решим проблему с их обмыванием, а на носу жара, как обещает Майкл Рыбья Рожа… Ничего, если я верну тебя на наш черный континент, Эд?
В кабинет вошел Дэвид Самуэльсон, о его появлении возвестил аромат «О Соваж». В это утро Дэвид неуклюже опрокинул на себя флакон, но не успел переодеть рубашку и пиджак, которые насквозь пропитались парфюмом.
Самуэльсон был аристократом рабочего движения. Его дед, Гектор Самуэльсон, организовал в выставочном комплексе «Эрлз Корт» самую первую выставку «Идеальный дом», которая побила рекорды посещаемости, среднее число посетителей тогда перевалило за триста тысяч в день. Считалось, что именно эта выставка с ее революционными паровыми утюгами, антипригарными сковородками и кофейными столиками, сделанными по космическим технологиям, пробудила в британской общественности ненасытную жажду к потребительским товарам длительного пользования и послужила трамплином для производственного бума.
Один современник из Оксфорда назвал Дэвида, внука Гектора Самуэльсона, «дьявольски умным», другой современник, которому он задолжал крупную сумму денег, назвал его «злодеем».
Наименее примечательным свойством Дэвида Самуэльсона была гомосексуальность. Его слабость к португальским официантам была общеизвестна, и, чтобы находиться к ним поближе, он поселился в просторном доме в Ладброук-Гроув. Время от времени репортеры фотографировали Дэвида с очередным дружком-официантом, но невозможно ведь вечно удерживать интерес публики, – в конце концов, все смазливые молодые португальцы в униформе на одно лицо.
Другой слабостью Самуэльсона были деньги, он обожал роскошь. Дэвид вырос, таскаясь по шахтам и фабрикам на промышленном севере, где его дед и отец баллотировались в парламент от лейбористов. Уже в детстве у него сформировалось стойкое отвращение к запахам и быту пролетариата. Господи, да ведь даже пища на их тарелках – это же кучи не пойми чего, которые переваливаются через край!
В школе Дэвид преуспевал по истории, демонстрируя зрелое и сочувственное понимание эволюции рабочего движения в Великобритании. Порой его до слез трогали описания чумазых, истощенных фабричных детишек, которые засыпали на ходу, босиком возвращаясь с фабрики в свои переполненные лачуги.
Книжный пролетариат нравился Дэвиду гораздо больше, чем реальный, который его ужасал, и он содрогался, заслышав на улице громкие и грубые рабочие голоса. Не то чтобы Дэвид всех их ненавидел – иных он даже приглашал на вечеринки, – но он мечтал о временах, когда в каждой пролетарской кухне страны будет лежать терка для сыра пармезан.
Самуэльсон произнес с характерным драматизмом:
– Я просто обязан с тобой поговорить, Эдди.
– У нас совещание, Дэйв, – отмахнулся Александр. Эдвард лишь посмотрел на Дэвида.
– Нет, – продолжил тот, – ты просто должен выслушать, Алекс, это важно. Я изучил данные фокусной группы. Всю ночь глаз не сомкнул, но это не имеет значения, – мученически добавил он. – Пора раз и навсегда целиком изменить имидж пашей партии, начиная с названия. Я провел разведку и вижу, что время настало.
Эдвард и Александр целые две минуты помалкивали, пока Дэвид излагал свои планы:
– Мы уберем из названия партии слово «лейбор», то есть «труд». У этого слова совершенно негативная коннотация, оно ассоциируется с потной и тяжкой работой, с профсоюзным движением и затяжными болезненными родами. Вдумайтесь: ведь почти никто из нас даже не потеет на службе, а большинство беременных женщин добровольно выбирают кесарево сечение – как Адель.