Нопэрапон

Олди Генри Лайон

Язык мой — враг мой.

«Где враг твой, Каин?» — вот он, Господи, во рту болтается, без костей…

— Замечала! Еще как замечала!

Вот те раз!

— А конкретнее можно? Только мы сразу должны вас предупредить: нам неизвестно, где сейчас находится Володя. Но, если мы будем в курсе ситуации… Мало ли — вдруг окажется, что мы знаем кого-то из его знакомых, о ком вы и не подозревали? Сами понимаете…

«Просто Татьяна» понимает. Она все понимает и так энергично кивает головой, что я начинаю опасаться за сохранность ее шейных позвонков.

А еще я почему-то думаю об американце, умершем после боя с Монахом. Проклятье, ведь сто раз же зарекался творить добро и спасать утопающих!… По лицу Димыча видно: наши мысли текут в сходном направлении.

Шерлок Холмс и доктор Ватсон, понимаешь!… Эркюль Пуаро и Нат Пинкертон!… Доктор Джекил и мистер Хайд!… Нет, эти, кажется, из другой епархии.

Жена Монахова гасит сигарету в кофейном блюдечке.

Впервые берет рюмку с коньяком; делает крохотный, деликатный глоток.

За ним второй — уже не столь крохотный и не столь деликатный.

— Я вам все расскажу. Все! Если это поможет… если есть хоть какая-то надежда!… В милиции я уже рассказывала, но они даже ничего не записали! Это началось месяца два назад, в середине марта…

ПРОСТО ТАТЬЯНА

К тому, что муж время от времени допоздна засиживается в гостиной у телевизора, включая купленный по случаю подержанный видеоплейер и гоняя на нем свои бесконечные кассеты с мордобоями, — к этому Татьяна давно привыкла. Подобных кассет в доме скопилось уже порядочно, и Татьяна относилась к ним как к бессмысленной, но неизбежной части интерьера, с которой время от времени надо вытирать пыль.

Впрочем, Вовка не оставлял попыток завлечь жену в лоно рукомесла:

— Таня, ну глянь! Нет, ты глянь — ну красиво же! Смотри: он его… а тот ушел в сторону и… ну куда же ты?!

Татьяна вскользь бросала взгляд на экран, но крепыши в кимоно ее не вдохновляли, и она спешила ретироваться из комнаты.

Собственно, Вовка все равно тут же забывал о ней, уткнувшись носом в экран.

Сын, Саша-Санька-Шурик, как ни странно, к отцовским кассетам тоже особого интереса не проявлял. На тренировки вместе с отцом ходил, по утрам шумно дышал и дергался, доводя до инфаркта кошку Франьку, а к фильмам оставался равнодушен. Да и сами тренировки в последнее время забросил: на носу выпускные в школе, а там — в институт поступать. Занятия, репетиторы — головы поднять некогда!

Сам заявил, открытым текстом: «Вот поступлю, время появится — опять заниматься пойду. А пока — учиться, учиться и еще раз учиться, как написал ваш вождь, расписывая американский „Паркер“!»

Пошутил, значит.

Итак, жизнь шла своим чередом: сын готовился к выпускным и одновременно

— вступительным экзаменам, муж ходил на очередную работу (устроился наконец в какой-то более или менее приличный лицей — по крайней мере, деньги там платили вовремя); вечерами Вовка посещал тренировки или дома запоем смотрел кассеты, запас которых неуклонно рос, — жаль лишь, что времени этим самым кассетам он уделял все больше и больше. Нет чтоб жене или сыну! А то ведь даже не на тренировки убегает — чушь всякую по ящику часами смотрит! И это взрослый человек, пятый десяток разменял!…

Пару раз Татьяна замечала, что муж, надев кимоно, что-то отрабатывает перед экраном. Раньше такого за ним не водилось: рукомашество и дрыгоножество — отдельно, просмотр — отдельно. Но все лучше, чем просто в экран пялиться! Вот если б еще не засиживался за полночь…

Или теперь уже не «засиживался», а «запрыгивался»? «задрыгивался»?…

Тогда— то и прозвенел первый звонок.

До Татьяны, замотанной делами и семейным бытом, не сразу дошло: вот уже без малого две недели муж, что называется, сачкует исполнение супружеского долга! То на усталость сошлется, то вообще ложится в постель, когда она, Татьяна, давно уже третий сон видит… А ведь раньше впору было перед подругами хвастаться: мой-то, мой-то!., ну, не тот, что в юные годы, но все-таки — орел!

Грех жаловаться!

И, словно почувствовав молчаливое удивление жены, Вовка в ближайший вечер, виновато глядя мимо законной супруги, заявил, что некоторое время будет спать в гостиной.

На диванчике.

Тут уж мужу был учинен допрос с пристрастием: что, мол, жену на видео променял? Или домахался ногами-то, отдавил причинное место?

Или другую себе нашел, помоложе?!

Заметим со всей честностью: последнее предположение вслух произнесено не было. Так, повисло в воздухе ощутимой тенью. Но именно оно и обосновалось наиболее прочно, проросло сорным семенем в глубине Татьяниной души, которая отныне была не на месте. Вовка, правда, пытался втолковать супруге что-то насчет новой системы тренировок, при которой, мол, нужно три месяца воздерживаться от «ну, ты понимаешь…», — потому как иначе не будет завершен цикл преобразований внутренней энергии. Зато потом, когда этот самый цикл успешно завершится и встанет ребром… то есть даже не ребром, а просто встанет, да еще как, Великим Змеем Кундалини!…

Весь этот бред Татьяна попросту пропустила мимо ушей. С мужем она теперь держалась холоднее обычного (хотя завтраки-обеды готовила по-прежнему и одежду стирала вовремя), — зато присматривалась к супругу очень даже внимательно.

И сразу же не замедлили обнаружиться и другие странности, кроме манкирования супружеским ложем и ночных видеосеансов с народными танцами по ковру. Кстати, вначале Татьяна заподозрила было: Вовка, почуяв седину в бороду, смотрит по ночам никакие не учебные фильмы, а самую что ни на есть банальную порнуху. Однако пара разведвылазок опровергла это предположение на корню: вместо голых баб на экране честно мелькал очередной мужик-мордобоец, а муж старательно выплясывал босиком, подражая мужику.

Полное отсутствие криминала.

Зато выяснилось, что Вовка внезапно перестал здороваться со знакомыми за руку и обзавелся шляпой, которой сроду не носил. Муж всегда гордился своей закалкой, чуть ли не круглый год ходил с непокрытой головой, лишь в самые лютые морозы позволяя себе натянуть на уши кургузый «петушок», — и действительно простуживался редко. Теперь же при любом удобном и неудобном случае он нахлобучивал на голову свежекупленную шляпу серого фетра — и при встречах подчеркнуто-вежливым жестом приподнимал ее над лысиной. У Татьяны создалось впечатление, что шляпа и была приобретена с единственной целью — легализовать отсутствие рукопожатий.

Это было по меньшей мере странно. Как и тот факт, что Вовка вообще начал избегать прикосновений, держась от людей на некотором расстоянии. При этом чуть ли не в первую очередь — от нее, Татьяны, и их сына Саши-Саньки-Шурика!

Вблизи замаячил призрак паранойи, и Монахова забеспокоилась всерьез. У Вовки и раньше бывали заскоки: то к экстрасенсам зачастил, у всех на улице ауры высматривал, бабушек-соседок до слез доводил — боялись, сердешные, сглазит внучат-то, ирод лысый! Еще, бывало, «энергетические сгустки» с утра до вечера в руках вертел; или усядется, как шутила Татьяна, «кактусом в лотос» — и пялится час в стенку: медитирует.