Нопэрапон
Шрифт:
Да еще вдобавок противно дребезжит телефон. Если и это происки Гомеопатического Монаха… Протягиваю руку к трубке, но в соседней комнате меня опережает жена. Через закрытую дверь доносится ее непреклонный голос:
— Да, Олег Семенович у нас. Но он сейчас занят. Перезвоните позже. Все-таки жена у меня молодец! Если бы не она, звонками бы совсем
достали!
— Они с моим мужем работают. Перезвоните… а я прошу вас… ну хорошо, я сейчас поинтересуюсь. Подождите.
Фантастика: прорваться через мою половину!
— Олег, тут тебя спрашивают. — Супруга
Дважды фантастика: видно, перед этим звонили к Олегу и сумели выцарапать у его жены мой номер телефона!
Мой соавтор с унылым вздохом берет трубку.
— Да, я слушаю. Да… — Это второе «да» звучит слегка растерянно, что на Олега совсем не похоже. — Я понял… а чем я… ну хорошо, давайте встретимся. Метро? «Пушкинская»? Да, вполне. Договорились, через час, на выходе, возле кинотеатра… Ну, нас-то узнать несложно: двое бородатых мужчин среднего возраста, оба в джинсах, один — с черной бородой и в очках, другой — с рыжей и без очков… Дмитрий, мой партнер и соавтор, хороший знакомый вашего мужа… Да, мы подойдем обязательно.
Олег аккуратно кладет трубку на рычаг и поворачивается ко мне. Медленно, словно пытаясь собраться с мыслями.
— Звонила Монахова. Жена Володи. Хочет с нами переговорить.
Олег выдерживает паузу и заканчивает:
— Монах пропал. Из дому.
ОЛЕГ
Почему— то всегда представлял себе Монахову супружницу (Монашку?!) совсем другой. По голосу? по ассоциации с самим Монахом? по чудной прихоти воображения? Так и виделось: усталая, чуть грузноватая женщина с блеклым лицом, тронутым ранними морщинами, макияж сооружен впопыхах, синяки под глазами разлеглись внаглую; в каждой руке по здоровенной авоське -хлеб, консервы, бананы вперемешку со школьными учебниками, втридорога купленными на книжном толчке…
А вот и шиш тебе, фантазия моя замечательная! — отлеталась, голубушка! Передо мной вполне миловидная дама лет эдак… э-э-э… бальзаковского возраста, со следами былой красоты на лице, и следов этих более чем достаточно. Одета со вкусом, стильно, и косметики (недорогой, но вполне, вполне, это я вам как бывший гример говорю!) ровно в меру — «штукатурка» слоями не отваливается, как у некоторых леди Макбет Мценского уезда.
— Здравствуйте, Олег…
Многоточие понимается однозначно — как невысказанный вопрос.
— Можно без отчества. Просто Олег.
— И просто Дмитрий, — немедленно напоминает о себе мой соавтор, сияя улыбкой Фредди Крюгера, дорвавшегося до сновидений детского сада в полном составе.
Улыбка производит впечатление.
— Ну, в таком случае — просто Татьяна, — через силу улыбается и Монахова. Я вижу, вижу с предельной отчетливостью: эта с виду благополучная женщина держится на пределе. На самом краешке истерики, нервного срыва, битья посуды и бессвязных выкриков — но она держится. И будет держаться, сколько понадобится.
Молодец.
Уважаю.
Мало ли, как тебя жизнь-малина приложила? Совершенно не обязательно выплескивать
— Татьяна, тут рядом, в «Тайфуне», открытая веранда. Тишь да гладь, и народу в это время немного. Присядем?
— Да… Да, конечно.
Будь мы сами, непременно взяли бы пива. Его, родимого, и хочется — с пеной, со свежими пузырьками… Мы с Димычем переглядываемся и по молчаливому согласию страдаем: пьем кофе. Растворимый. А Татьяне, выслушав ее пожелания, берем кофе с коньяком. Коньяк отдельно, в пузатой рюмочке. В целом наша дама держит хвост пистолетом, вот только когда она достает из сумочки пачку сигарет, а потом из пачки — тонкую и длинную «Vogue» с ментолом… Пальчики-то дрожат?… Дрожат. И зажигалка тщетно щелкает колесиком, искря впустую, — раз, другой, третий, уже с заметной нервозностью…
Димыч успевает вовремя. Две сигареты слепыми кутятами тычутся в синеватое пламя, и я незаметно морщусь, угодив в дымовую завесу.
Плевать, привык.
Жена приучила.
Да и сам был грешен… ох и грешен!… Бросил.
Давно, еще в институте.
— Вы понимаете, Олег… Короче, Вовка пропал. Вот, — повторяет Татьяна то, что я уже имел честь слышать по телефону. — Два дня назад. Я уже всех его знакомых обзвонила, кого знала, и в милицию заявила…
— Больницы обзванивали? — Димыч всегда отличался редкой тактичностью. — Неотложку?
Еще б про морги вспомнил!
— Обзвонила, — кивает Монахова. — И… морги тоже. Говорят: такого не зарегистрировано.
— Ну, если там нет — это, пожалуй, к лучшему?!
— Да, вы правы! Но… я не знаю, где его искать! А у нас еще и сын в реанимации, под капельницей… Вот, нашла ваш телефон. Он… Вовка часто о вас рассказывал, называл сэнсеем, учителем. Вот я и подумала — может, вы знаете…
Учителем, значит, называл? И прослезился?! Сразу вспоминается неприятный смешок в трубке: «Ты только вот о чем подумай, сэнсей, ты крепко подумай: двенадцать лет жизни — коту под хвост! А, сэнсей? Что скажешь?!»
Ничего не скажу, Монах.
Промолчу.
— А может… Татьяна, вы извините, что я лезу не в свое дело! — но может, у него появилась женщина? Другая женщина?!
Шкура следователя, в которую я лезу с упрямством, достойным лучшего применения, трещит по швам.
Вот— вот разорвется.
А что делать, если волей-неволей первым делом на ум приходит долговязая девица с лошадиным лицом, телезвезда и гроза нетрезвых насильников?!
— Нет… то есть да, но — не в том смысле! Нет, к той женщине Вовка бы никогда не ушел!
Знаешь, «просто Татьяна», это еще бабушка надвое вилами по воде! Всяко в жизни бывает… хотя учтем: Ольгу-мордобоицу ты, похоже, видала и соответствующие выводы сделала.
Вполне разумные выводы.
— Значит, Володя вдруг просто так взял — и исчез? С бухты-барахты? И ничего странного вы до этого за ним не замечали?
Сакраментальный вопрос. Вечный, из основных интересов бытия: «Кто виноват?», «Что делать?» и «Вы за ним ничего странного?…» А куда денешься — язык сам вопрошает!