Нора Вебстер
Шрифт:
Нора погадала, а есть ли на свете место, куда они могли бы сбежать; найдется ли городок или район Дублина с похожим домом, скромным одноквартирным домиком у обсаженной деревьями дороги, куда к ним никто не придет и где они будут только втроем, одни. А после поймала себя на следующей мысли: бегство в такое место подразумевает забвение случившегося, означает, что ей удастся сбросить бремя, что прошлое будет принято и переведено в безмятежное настоящее.
– Нора, ты разве со мной не согласна? – вопросила Джози, пристально на нее глядя.
– Господи, Джози, не знаю я, – ответила Нора, вставая и
– Не хлопочи, мне только чашечку, – сказала Джози.
На кухне Нора с облегчением улыбнулась. Она знала, что мальчики не оторвутся от телевизора, пока Джози не потребует этого прямо и категорично, а по тишине в комнате было ясно, что Джози все еще обдумывает, с помощью какого вопроса сумеет завладеть их вниманием. Вскипятив воду и собрав поднос с чашками и блюдцами, Нора прислушалась, но различила лишь приглушенные голоса из телевизора. Пока мальчики побеждали.
Наконец передача закончилась, и сыновья вскочили, готовые удрать. Нора вдруг поняла, что не видела их прежде такими – не просто дичками, но резкими, почти грубыми. Лицо у Донала пылало, он отводил взгляд.
Джози пустилась рассказывать о намеченных огородных трудах, о большой грядке под овощи, которую затеяла разбить за гумном, затем переключилась на соседей. Когда мальчики ушли, а телевизор умолк, Джози заговорила о минувшем Рождестве:
– По мне, так здорово, что Рождество прошло. Весь январь об этом твержу. И дни уж подлиннее стали.
– Мы отпраздновали тихо, – сказала Нора. – И я тоже рада, что все позади.
– Но ведь девочки приезжали – разве не радость?
– Да, это было приятно. Но каждый думал о своем, и временами мы не знали, о чем говорить. Все старались как могли.
Восхитившись вязаной кофтой Норы, Джози принялась рассуждать об одежде и моде, которые, подумала Нора, ее обычно не интересовали.
– В Уэксфорде есть магазин, “Фитцджералд” называется, я углядела его, когда мимо шла, а беда была в том, что мне оказалось нечем занять два часа, пока Джон не покончит с делами. И вот я вхожу, а там очень милая служащая, сама любезность. И я стала мерить костюмы, а потом она принесла все аксессуары. Ты бы видела цены! Представь, она нарядила меня раз десять и пошла смотреть, что найдется еще, получше. А я-то просто убивала время. Заняла себя на добрый час. А она знай свое: и такой цвет, и сякой, и этот оттенок, и такого покроя, и вот вам, пожалуйста, последняя мода, и это вам идет, а это не идет. А когда я оделась в старое и собралась уходить, она разоралась – мол, зря потратила на меня время. И до дверей за мной пошла, и сказала, чтобы ноги моей больше не было в ее магазине.
У Норы чуть не закололо в боку от смеха. Джози осталась серьезной, и только в глазах плясали чертики.
– Так что за весенним гардеробом я в “Фитцджералд” не пойду, – печально произнесла она и покачала головой. – Ну и нахальная баба! Просто отпетая дрянь.
Джози замолчала, порылась в сумочке и вынула большой конверт.
– Вот, Нора, я малость прибирала в старом доме, а это со мной бывает не часто, или я начинаю и потом бросаю, и получается такой разгром, что покойный муженек на том свете, наверно, когда-нибудь разведется со мной
В конверте была старая, цвета сепии папка с черно-белыми фотографиями в одном отделении и негативами в другом; корешок папки был безнадежно истрепан. Вынув снимки, Нора мгновенно узнала отца и мать, а потом поняла, что ребенок у них на руках – это она сама; на следующей фотографии родители стояли рядом и горделиво позировали – она решила, что им, наверно, еще нет тридцати; оба нарядно одеты. На остальных снимках тоже были они – либо вдвоем, либо порознь, а кое-где встречалась и она, младенец.
– Я и не подозревала об их существовании, – призналась Нора. – Никогда раньше не видела.
– Наверно, снимала я, но не уверена, – сказала Джози. – Я знаю, что камера у меня была, а больше в то время – ни у кого, и я, должно быть, напечатала их и забыла.
– Правда, он был красавец?
– Твой-то отец?
– Да.
– О, еще какой. Мы, помнится, твердили ей, что если за него не выйдет она, то его приберет к рукам другая, и скоро.
– И ты думаешь, что мама с папой тоже ни разу не видели этих снимков?
– Если это не дубликаты, – ответила Джози. – Я просто не знаю. Странно, что не помню. Снимать мог кто-то другой, но в этом случае откуда они у меня.
– Забавно, как мало они тогда знали, – сказала Нора. – Как мало знали мы все. Обо всем. Я была с ним, когда он умер.
– Вы все были с ним.
– Нет, не все, только я. Мне было четырнадцать.
– Твоя мама постоянно говорила, что у его постели находились вы все, когда он умер. Нора, это ее слова.
– Я знаю, но она все выдумала. Это неправда. Она говорила мне это даже в лицо. Но я была с ним одна и выждала минуту или две, а уж потом сбежала по лестнице. Он умер, а я молча сидела рядом. А после, когда сообщила маме, она с криком выскочила на улицу; я так и не поняла зачем, и после этого к нам явился чуть ли не весь город, а тело еще не остыло.
– Наверно, пришли вознести молитву Пресвятой Богоматери.
– А, ну да, Богоматери. Надеюсь, я больше не услышу молитв Богоматери.
– Нора!
– Так и есть. Бог свидетель, это правда. Я тоже могла помолиться с тем же успехом.
– Бывает, что молитвы даруют немалое утешение.
– Что ж, меня они не утешают, Джози. Во всяком случае, молитвы Пресвятой Богоматери.
Джози взяла фотографии и начала их просматривать.
– Ты всегда была папиной любимицей, даже после рождения остальных.
Она протянула Норе фото, где та сидела у матери на колене. Нора отметила, что мать позирует перед камерой в напряженной позе, а ребенок вроде и не совсем ее.
– По-моему, она не понимала, как с тобой обращаться, – сказала Джози. – А ты с пеленок знала, чего хочешь.
– Двоим другим было проще, – заметила Нора.
Джози разобрал смех.
– Помнишь, что она про тебя сказала? Я сама виновата: спросила, кого из двоих зятьев она любит больше, а она ответила, что чем больше думает, тем сильнее убеждается, что оба зятя и обе младшие дочери ей нравятся больше, чем Нора. Я даже не спросила почему. Не знаю, чем ты тогда провинилась.