Нора Вебстер

Тойбин Колм

Нора взглянула на листок, который вручил ей Джим, и начала читать:

– “Слишком молод он для смерти, говорят они. Слишком молод? Скорее блажен тот, кто умер молодым, бессмертие обретя тем самым. Блажен тот, кто спасся от лап дрожащей старости”. Именно так. Он быстрее обрел бессмертие.

– Может, напечатаешь сама? – предложила Маргарет. – А мы подадим другую, попроще. У нас за городом старые родственники, целая куча в Килтили, да Райаны в Корке, и им это покажется странным, Нора. Все они захотят помянуть Мориса простой карточкой.

– Разве они не подумают, что мы откололись, если мы подадим отдельные карточки?

– Нора, они знают, насколько

мы все близки, особенно сейчас.

– Это будет наилучшим выходом, – заметил Джим.

Норе было ясно, что они с Маргарет в деталях обсудили все это перед приходом. Она осталась довольна компромиссом и порадовалась, что не уступила, когда они пожелали ограничиться простыми поминальными карточками с такими же, как у всех, простыми молитвами.

Молчание вскоре нарушилось стуком в дверь. Кто-то из мальчиков открыл, и трое взрослых прислушались к женскому голосу в прихожей. Нора незаметно отложила листки; ей было непонятно, кто пришел. Она пересекла комнату и отворила дверь.

– О, миссис Уилан, входите, – сказала она. – Рада вас видеть.

Морис был уже полгода как мертв, и наплыв посетителей схлынул; бывали вечера, когда не приходил никто, и Нора испытывала облегчение. Она плохо знала миссис Уилан и сомневалась, что Морис учил ее сыновей. Она не исключала, что они поступили в профессиональное училище и могли вообще уехать из города.

– Я ненадолго, – сказала миссис Уилан.

Поздоровавшись с Маргарет и Джимом, она согласилась сесть, хотя не сняла ни пальто, ни шарфа.

– Мне нужно вам кое-что передать, и я не засижусь, не нужно ни чаю, ни чего-то еще. Я просто докладываю. Сейчас я работаю у Гибни – не знаю, в курсе ли вы. Короче говоря, Пегги Гибни просила передать, что будет рада вас видеть, и Уильям тоже, в любой день после обеда. Она там всегда, но если вы назовете день, то она уж точно будет на месте.

Нора заметила, что Маргарет и Джим пристально рассматривают миссис Уилан, они понимали, что это приглашение не случайно. Хотя Нора и Пегги Гибни учились в одной школе, они уже много лет не виделись. А до замужества Нора работала с Уильямом в конторе на мукомольном заводе, который принадлежал его семье, когда отец управлял фирмой. Теперь Уильям владел всем – не только мельницей, но и крупнейшим оптовым складом в городе. Нора знала, что они с Пегги не рассылают приглашения попусту. Переехав в старый отцовский дом и унаследовав все, Уильям стал недоступен, – или так она слышала.

– Миссис Уилан, меня устроит любой день, когда им будет удобно, – ответила Нора.

– Тогда, возможно, договоримся на среду? В три? Или в половине третьего?

– Среда вполне подойдет.

Миссис Уилан вторично отказалась от чая и повторила, что не станет задерживаться. В прихожей, оставшись с Норой наедине, она зашептала:

– Они хотят, чтобы вы вернулись в контору. Но лучше, наверно, при встрече об этом не говорить. Пусть скажут сами.

– Там есть вакансия? – спросила Нора.

– Пусть сами вам все объяснят, – шепнула миссис Уилан.

Вернувшись в заднюю комнату, Нора поняла, что Маргарет и Джим пытаются прочесть по ее лицу то, что было сказано в прихожей. Нора села, все помолчали, как будто ждали от нее отчета. Желая снять напряжение, она подбросила в камин угля.

– По-моему, дела у Гибни идут отлично, – заметила Маргарет. – Они занимаются всем подряд, не только мукой. У них все фермеры отовариваются, фургоны так и тянутся за мелким оптом, который продается за наличные и без доставки. И оборот у них огромный. Сыновья очень пробивные.

– Они – сила, с которой приходится

еще как считаться, – подхватил Джим.

Вскоре Донал и Конор пришли пожелать спокойной ночи, и Джим с Маргарет встали, заявив, что им пора домой. Нора проводила их в прихожую.

– Значит, сделаем поминальные карточки порознь, два набора, – подытожил Джим. – Может быть, с одинаковым фото.

Нора кивнула и ничего не сказала.

Она распахнула входную дверь. Джим, проходя мимо, чуть не тайком всучил ей конверт.

– Просто помощь, перекантоваться, – пояснил он. – Ничего не говори.

– Я не могу взять у вас деньги. Вы и так все оплатили.

– Это только на первое время, чтобы пережить момент. – По его тону она поняла, что возвращение к Гибни двадцать один год спустя не только встретит его полное одобрение, но и в известной мере оправдает ожидания.

Перед тем как сойти с крыльца, он многозначительно взглянул на нее, и она задумалась, не приложил ли он руку к визиту миссис Уилан, благо знал в городе всех.

Когда они ушли, Нора вернулась в кресло и принялась размышлять о Гибни. Она вспомнила, как после смерти отца в дом часто приходили монахини, особенно усердствовала сестра Кэтрин, и спрашивали, неужто ничего, совсем ничего нельзя сделать и не найти денег, чтобы Нора доучилась три года в школе, а после даже получила высшее образование, но уж хорошее место на государственной службе найдется обязательно. Нора знала, что мать старалась и даже ухитрилась рассориться с родней с обеих сторон. Знала, что денег у матери нет, а потому, поскольку слыла сообразительной, оставила школу и устроилась к Гибни. Ей было четырнадцать с половиной; в пятнадцать она повысила квалификацию, закончив вечерние курсы машинописи и стенографии. В первые годы она отдавала весь заработок матери, в семейной лавке было шаром покати, мать продавала сигареты поштучно и подрабатывала в соборе пением на венчаниях, когда у людей хватало денег ей заплатить. В те годы мать, она сама и две ее сестры почти нищенствовали, пока и Кэтрин с Уной не устроились в городские конторы.

Нора одиннадцать лет провела у Гибни, работая по пять с половиной дней в неделю, едва уживаясь дома с матерью, а на службе действуя с эффективностью, которую и поныне, похоже, помнят. В годы замужества, когда пошли дети, ей и во сне не могло привидеться, что однажды ей придется вернуться – работа казалась делом далекого прошлого. Из тех времен у нее осталась всего одна подруга, которая тоже удачно вышла замуж и уехала из города. И Нора, и подруга считали контору Гибни местом, где они прозябали годами исключительно потому, что не подвернулось ничего под стать их способностям, которые в замужестве они старательно развивали.

Она подумала о свободе, что даровало ей замужество: если старшие дети были в школе, а малыш спал, она была вольна в любое время дня сесть в этой комнате с книгой; о свободе когда угодно устроиться в передней комнате и праздно глазеть на улицу и дальше, через долину, на Вайнгар-Хилл, а то и на облака; или вернуться в кухню, или заниматься детьми, когда те возвращались из школы, – это была жизнь, полная обязанностей, но одновременно и беззаботная. День принадлежал ей, даже если ей и надо было переделать кучу дел. Она вела хозяйство двадцать один год и ни разу не заскучала, не разочаровалась. Теперь же день у нее отняли. Осталось уповать на то, что у Гибни работы для нее не найдется. Вернуться в ту контору все равно что вернуться в клетку. Но она знала, что если Гибни ей что-то предложат, она не сумеет отказаться. Годы свободы закончились, только и всего.