Норби
Шрифт:
– В бриллиантах, взятых напрокат… Мне это очень не нравится, Фогель. Адди постоянно нас опережает, он не боится крови, не боится даже Соединенных Штатов Америки. Придется поработать, причем прямо сейчас.
В ее взгляде был вопрос, но я сделал вид, что ничего не заметил. Вот научится жарить мясо, тогда уж.
С корочкой! Обязательно с корочкой!..
Мсье Бриссо молча огладил усы и поглядел в окно. Крепкий дед! Купюра, которую я выложил на стол – из самых крупных. Попугайчикам на месяц бы хватило, клевали бы и радовались.
Ладно! У Дяди Сэма – много. [43]
– Мсье
Старик, кажется, удивлен, я, впрочем, тоже. Зачем меня понимать, я же не пациент доктора Фрейда!
– Позвольте уж быть откровенным. К концу жизни начинаешь различать людей. Не мое это дело, но мадемуазель Фогель, пусть она даже из бошей, очень хорошая женщина. Я заметил, как она на вас смотрит, поверьте, мсье, это не просто случайная встреча. Зачем вам искать еще кого-то?
43
44. «У короля много» (King has a lot) – британская пословица.
Усы грозно встопорщились.
– Отказываюсь думать, мсье, что речь идет не о женщине. Это в Париже Содом, у нас нравы правильные, как в старину!..
Ой!
– Речь идет о женщине, – как можно мягче начал я, переждав его суровый взгляд. – Причем именно о мадемуазель Фогель. Она эмигрантка, ее страна оккупирована Гитлером. Мадемуазель Фогель руководит антифашистским подпольем.
– О-о-о, мсье, о-о-о!
Я облегченно вздохнул. Хорошо, что эти края еще не поддались осмосу!
– У гестапо – длинные руки, подпольщиков находят и убивают. Французское правительство делает вид, будто ничего не происходит, у них с Гитлером дружба, скрепленная кровью.
– Даладье – предатель! – загорелый дочерна кулак врезался в стол. – Я бошей под Аррасом на штык нанизывал! Неужто, мсье, гестапо уже здесь?
То, что эмигрантами занимается вовсе не Тайная государственная полиция, я уточнять не стал. Гестапо – коротко и страшно.
– Карту! – велел я. – Самый крупный масштаб!
Мсье Бриссо вскочил, опрокинув стул.
– Слушаюсь!
Пустая улочка, пыльный старый булыжник, красные черепичные крыши, неровный контур замка вдали. Чужаки в Ламотт-Бедрон заезжают редко. Это и хорошо, и плохо. Все на виду – и мы с Фогель на виду. Простодушный мсье Бриссо обмолвился: все соседи уверены, что у американца с немкой – медовый месяц. Между прочим, одобряют.
Хозяин завел свой старый скрипящий «рено» и отбыл выполнять боевой приказ. Денег, по его уверению, хватит с лихвой. На Луаре гестапо не в чести.
Подошла Мухоловка, взяла за руку.
– Ты на тропе войны, Норби?
Я погладил ее холодные пальцы.
– При Литтл-Бигхорне генерала Кастера подвела разведка, нельзя было атаковать, не узнав силы врага. Кто знает, за каким холмом сейчас прячется Сидящий Бык со своими шайенами?
Анна Фогель посмотрела на замок.
– Как я понимаю, беззаботный генерал Кастер там, за стенами и башнями. А мы с тобой кто? Скауты?
Я вспомнил сурового мсье Бриссо.
– По мнению здешнего люда, мы с тобой, Фогель, молодожены. Just married! Не пора ли нажать на выключатель, дорогая?
Мухоловка поморщилась.
– Ты неандерталец, Норби. Грубая похотливая скотина, питающаяся мясом с кровью. Ты тяжелый, как бизон, у меня по твоей милости все болит, твой запах не могу смыть даже под душем, хоть кожу отдирай.
– И что в этом перечне тебе больше всего нравится? – самым невинным тоном поинтересовался я.
Ее кулак ударил точно под ребра.
– Сволочь!
– Я знаю.
5
Кресел в салоне на всех не хватило, двоих усадили прямо в проходе. Антек, которому посчастливилось устроиться возле иллюминатора, оказался в соседстве с крепким плечистым парнем, от которого несло табаком и оружейным маслом. Тот повертелся, усаживаясь поудобнее, затем внимательно взглянул на соседа.
– Секретный?
– Дальше некуда, – согласился он. – Белостокская гимназия № 3, а потом 110-й уланский полк.
– А коня куда подевал, улан? – сосед негромко хохотнул. – Я ведь чего? Мы тут все из 11й Карпатской пехотной дивизии, считай, альпийские стрелки. Гурали, между прочим.
– Гуцулы, – не думая, поправил бывший гимназист. – А вообще-то, русины, гуцулами вас поляки окрестили в прошлом веке.
Сосед пожал широкими плечами.
– А разница есть? Я ведь, парень, вообще-то разведчик, умею наблюдать и выводы делать. Самолета два – и секретных тоже двое. В один самолет вас не посадили, понятно, почему. А поскольку пан майор сел в другой самолет, значит, парень, что под конвоем, и есть самый секретный-рассекретный. А ты может и вправду улан, только погоны где-то посеял. А приказ был, чтобы в полной форме и при знаках различия.
Под разговор заработали двигатели. Перегруженная машина неторопливо тронулась с места. От земли отрывалась с трудом, моторы не гудели уже, ревели. Наконец, легкий толчок, и сразу же стало легче. Антек невольно улыбнулся. Он снова в небе!
Сосед оказался капралом-старослужащим. К тому, что бывший гимназист назвал лишь свое имя, отнесся спокойно, с пониманием. Вероятно, так и должен вести себя секретный.
– Нас с фронта сняли, – рассказал он. – Вроде как с мясом вырвали, там сейчас каждый человек на счету. Правда, говорят, скоро венгры подойдут, армейская группа «Арпад», только знаю я этих венгров! Им все равно, кого резать, лишь бы славянин. Но авиация их помогает, что есть, то есть. Совсем от москалей небо очистили.
Антек слушал вполуха. Чужая война, и он на чужой войне.
– А что сейчас в Свентокшиских горах, пан капрал?
Тот явно удивился.
– Это уже за фронтом, русские там. Все, как везде. «Гвардию Людову» создают, офицеров ловят и в лагеря отправляют, а крестьян агитируют в кооперативы вступать. Но, в общем, тихо, не стреляют. Знаю точно, мы туда разведгруппу посылали.
Антек молча кивнул. Значит, не дошел до своих гор пан майор Добжаньский. Уланы, уланы, балованные дети.
Но сильней всех любит И зовет жениться, В саване шелковом Вражья Молодица. Эй, эй, уланы, Балованные дети, Сладким поцелуем Смерть в бою вас метит.