Норби
Шрифт:
Настоящий шпион первым делом соблазняет роковую красавицу, в идеале – сразу нескольких. По крайней мере, так утверждал Николя Легран, не знаю в шутку или всерьез. С его внешностью и манерами стратегия имела все шансы на успех. Я предпочитаю библиотеку, особенно газетный зал. За время путешествия приходилось покупать вчерашние газеты и урывками слушать радио. Конечно, роковая красавица тоже может пересказать последние новости – горячим шепотом на самое ухо, но в таком серьезном деле я привык доверять лишь себе самому.
Библиотеку Святой Женевьевы я выбрал по самой простой причине – у меня был читательский билет.
За окном такси мелькали полузнакомые улицы, впереди – Латинский квартал, где на очередного туриста никто и внимания не обратит, а я думал о том, что искать в первую очередь? Николя Легран поехал в Европу потому, что там могла начаться война. Она и началась. «Война отец всему и царь», – как верно выразился кто-то из умников.
Значит, война!
Наши атташе не зря хлестали спиртное на приемах со своими коллегами. Кое-что сумели узнать. Такие новости сразу же следует делить на шестнадцать, но и сухой остаток весьма интересен.
Всезнающие журналисты уверенно предсказывали быструю советскую победу, почти как в фильме «Если завтра война». Фильм я посмотрел в начале этого года – прислали из Франции с французскими же субтитрами, так что переводчик не понадобился. После просмотра я посоветовал парню из Пентагона, приглашенному в числе прочих, дать заказ Голливуду на нечто похожее. Тот развел руками: такого количества танков, как показано в фильме, у нас нет, даже если с учебными и списанными по ветхости. С самолетами все наоборот, однако, новые машины лучше раньше времени не показывать. Жаль! Если смотреть не на актерские потуги, а на железо, впечатление очень сильное.
Но я уже знал, что если завтра война, РККА не сокрушит Польшу. По крайней мере, за одну кампанию.
Кто-то из наших аналитиков назвал СССР Ираном с танками и самолетами. На мой взгляд, так оно и есть. Сама по себе РККА ничем не лучше армии шаха или, скажем, Чан Кайши. Войско Польское такой удар выдержит, пусть и не без труда. А танки и самолеты. Ими еще нужно уметь командовать, иначе стальные машины завязнут в пробках, а потом остановят ся без горючего, авиация же будет путать цели, бомбить своих же, а затем тоже замрет, оставшись без бензина и запасных частей.
Так и получилось. Первый удар был страшен, Корпус пограничной стражи буквально смели за несколько часов, танковые колонны рванули по дорогам на запад, но уже на четвертый день продвижение резко замедлилось. Танки ломались, сталкивались, увязали при переправах, небоевые потери на порядок стали превышать боевые. Самолеты летали много, но крайней бестолково – и тоже бились, и тоже ломались. Стальная лавина начала останавливаться – и тут в бой вступило Войско Польское.
Имелся еще один фактор. Русские наступали на юге – на Львов и в центре, на Брест. На севере же только обозначили прорыв, дойдя до Новоградека. Причину этого я знал. Там – земли, когда-то отторгнутые от Литвы. От бывшей державы Гедемина и Кейстута сейчас остался жалкий огрызок, прижатый к латвийской границе, но в дело вмешался Рейх. Послу Деканозову намекнули, что Германия считает Литву сферой своего влияния. В Москве призадумались – и остановили танки.
В итоге после трех недель боев поляки сумели выстроить фронт приблизительно по линии лорда Керзона, а потом и контратаковали.
Приблизительно так все выглядело, когда я вылетел в Мехико. Оставалось узнать, что случилось в последние дни. Русские, кажется, снова наступают.
– Большевики все равно победят, – сказал Николя Легран незадолго до отъезда. – Ни Франция, ни Британия войну Сталину не объявят, войска не пошлют. Как только падет Варшава, Гитлер прикажет Вермахту перейти польскую границу под предлогом защиты немецкого населения. Новая советско-германская пройдет там же, где и в 1914 году. Данциг будет включен в состав Рейха, а большевики и наци станут лучшими друзьями на год-другой.
Соответствующий раздел Конспекта Легран сочинял лично, поэтому считал себя знатоком.
– А если Варшава не падет? – поинтересовался я.
Легран всплеснул руками, мой друг был горяч и очень артистичен, таких просто обожают пожилые дамы.
– Кто помешает, Норби? Венгрия? Хорти просто оттяпает под шумок пограничные территории и поставит русских перед фактом. А кто еще? Итальянцам не до большой политики, румыны боятся Сталина.
– Кто? Вот ты это и узнаешь, Николя.
Легран узнал многое, но не все. Русские пока не взяли Варшаву.
9
Антон Земоловский закричал – и проснулся. В короткий неуловимый миг между сном и явью он еще помнил то, что окружало его в нестойком мире гипносферы. Помнил – и понимал, насколько все в этот день сложилось неправильно, даже нелепо. Но и это не было самым страшным. Лица! Те, кого он знал, любил, помнил – живые, улыбающиеся, серьезные, гневные. И мертвые, в крови и прахе. Все, кого он забыл, кто был стерт с зеркала Памяти. Он попытался ухватить уходящие в клубящуюся тьму образы, оставить при себе хоть что-то, хоть самую малость, хоть имя с фамилией.
– Совсем плохо, парень? Может, воды?
Холодный пот на лбу, боль в прокушенной губе – и привычная уже пустота. Мертвое безмолвное зеркало, и он, доброволец Антон Земоловский.
Ночь, темнота, легкое покачивание, перестук копыт. Он лежит на чем-то мягком, кажется, на свернутой попоне.
– Н-ничего, – ответил он темноте. – А воды. Воды можно.
В губы ткнулась кружка. Бывший гимназист отхлебнул глоток, затем другой.
– Спасибо большое! А где я? В смысле, мы?
– Совсем ничего не помнишь? Да-а, досталось тебе парень. Ничего, пан фельдшер сказал, что выкарабкаешься, завтра бегать будешь. Он, правда, духом изрядно весел, чуешь, как спиртом пахнет? Но дело свое знает. А мы с тобой в лазарете, только он, лазарет, на колесах. Неужто все забыл?
Сон отпустил, и сразу же стало легче. Он, доброволец Антон Земоловский, жив, может думать, двигаться и отвечать за себя. Это главное.
– Почему забыл? Помню.
После разговора с бравым майором и недоверчивым паном подпоручником, появился пышноусый фельдшер. Дохнул спиртовым духом, усадил на траву и занялся повязкой. Пришлось изрядно потерпеть, наградой за что стал все тот же спирт в маленькой мензурке. Было велено дыхание затаить, выпить одним глотком – и резко выдохнуть. С тем лечение и завершилось, боль почти исчезла, зато начали заплетаться ноги. До крытой брезентом повозки он дошел сам, а вот дальше – провал.