Норик
Шрифт:
Это да, это они понимали, и было это им по душе. Каждый работает и получает плату за работу. У каждого вольность! Народная память еще хранила сказания о тех временах, когда никто не знал ни Императора, ни вице-королей, когда Города были вольными, а бароны имели власти не больше, чем деревенские старосты. Но помнили и другое. Когда двадцать лет назад богатый торговый город Фиорента, стоящий между дельтами Тиллы и Мельины решил, что обладает достаточной властью для возрождения древних свобод, Император послал войско герцога Альбана. Теперь между дельтами двух главных рек севера, впадающих во Внутренние моря, никакого города нет.
Когда по окончании чаепития довольное угощением и речами господина Дэна члены собрания
Ведь он, Яссок, соглядатай ордена Нерг! Его родители — мастера-чародеи, а он, напрочь лишенный магических способностей, обязан втереться в доверие к Дэну. Это удалось. И именно потому, что в Яссоке тот не уловил ни малейших магических способностей.
Сам-то Мастер Оптик — волшебник высочайшего уровня, только стремящийся хранить это в тайне и не пользующийся умением. Агент и шпион, четверной как минимум. Переходящий когда-то из цвета в цвет, и выведывающий чужие секреты. Теперь настолько многие желают смерти господина Дэна, что он задумался об уничтожении Радуги. Невозможно? Кто скажет наверняка? Может быть, Яссок скажет?
А Яссок вдруг подумал, что если найти и выпить бутылочку гномояда, то это будет правильный и, во всяком случае, нужный поступок. Яссок не пил спиртного ни разу в жизни, от стакана крепкого мог упасть в сон, что уж там говорить о бутылке, но отогнать прилипчивую мысль удалось с большим трудом. Как водиться одну глупую мысль лучше всего побеждает другая. Вспомнился другой кусок из речей Мастера Оптика.
«Представим, что на окне растет цветок. Знаете такое растение: коронополь? Растет два года, цветет, дает семена и погибает. Так вот. Если срезать цветок, то в следующем году можно вновь ждать цветения. Он будет жить дальше, пока не отцветет. Да-да! Много и много лет! Поэтому, если ты откажешься от женщин, ты спасешь много сил, которые позволят тебе прожить и долгую жизнь, или использовать силы на другие, не менее важные дела.» Яссок начал размышлять, и пришел к такому выводу: «Может это происходит с коронополем потому, что выпуск семян — самая важная цель у этого цветка? Единственная цель, которою назначил ему Всевышний? И до тех пор, пока он ее не исполнит… Как же узнать, какова цель у Человека?»
Переговоры протекали трудно.
Сейчас обе высокие договаривающиеся стороны усердно делали вид, что отдыхают. Длинный стол, устланный некогда белой, как крыло лебедя, скатертью, теперь являл отталкивающее зрелище: завалы не слишком усердно обглоданных костей, винные и соусные пятна разных цветов и размеров, шелуха земляных орешков, битая скорлупа заморских твердов, блюда и плошки с недоеденными остатками… Обед был королевский. Если не по количеству сотрапезников, то по качеству блюд — определенно. Соленое, сладкое, кислое, пряное, горькое, острое, терпкое и даже пресное. Все было на столе. Теперь — лишь остатки.
Обслуга, которая должна была бы прибираться, вышколено не показывалась: её не звали. Гости дорогие, приглашенные для придания трапезе вида «ни к чему не обязывающей вечеринки», любезно откланялись и с благодарностями удалились. Остались только трое: двоюродный брат вице-короля Исторского предела Меркулий, Припуц — мастер ордена Арка и Апуни, начальник палаты кафедры внутренних вопросов. То есть не кафедры. По новому указу — департамента. Департамент внутренних вопросов.
Старенький мастер не выдержал соревнования в винопитии с дипломатами и сладко посапывал в глубоком мягком кресле, несмотря на громкие заунывные звуки, оглашавшие помещение.
Апуни пел песню. Длинную песню степняка. Хорош пел. Глаза пьяненького Меркулия, от природы раскосые, предательски слезились. Домой бы, в теплую войлочную юрту. И вассалы бы скулили те слова, что выдавал сейчас Апуни.
«…Мы из стойбища Волыни,Все у нас враги отняли,Пожалей нас, хан вельможный,Дай коня на поеданье.Ты могучий, ты всесильный,Припадаем к твоим стопам,Ничего не пожалеемЖен бери и дщерей наших…»В степи Исторской, которая, собственно, и составляла Исторский предел, особо популярны были две песни: вот эта, носящая название «Волынка» и другая, давным-давно сочиненная сиротами попавших в окружение и погибших степняков.
Было это сто сорок три года назад в Рудных горах. Войско исторцев, собранное со всей равнины, шло в Мельин и уже подходило с севера к Полуденному тракту. Но в Безымянном ущелье гномьи отряды одновременно завалили и вход и выход, превратив достаточно широкий проход между крутых скал в каменный мешок. Тут же на вершинах показались эльфы со своими певучими луками.
В бойне полностью полегло десятитысячное войско. Девять сотен лучших эльфийских стрелков без устали слали и слали с небес оперенную смерть. Лошади и люди метались внизу, ища спасения, и находили его в последних проклятиях богам и только по большому счету.
Когда колчаны остроухих опустели, побоище не закончилось.
Две полусотни гномов, которые запечатали казан и по договоренности должны были спускаться вниз: добивать оставшихся в живых, внезапно обратили свои боевые топоры против эльфов, не ожидавших такого поворота событий. Безоружные, уставшие от многократного пуска стрел из тугих луков, да еще в горах, отражая предательскую атаку голыми руками на непривычных каменных склонах, воины лесного народа повторили судьбу исторцев-людей, палачами которых стали только что. Кто-то из них успел превратить лук в деревянный дротик, кто-то подхватил камень…. Но что это за оружие против сильных, опытных, защищенных боевыми доспехами гномов? Которые наконец-то смогли утолить вековую ненависть в полной мере?
С тех пор стали ущелье называть иногда «Котёл», но чаще по-исторски — «Казан».
Степь осталась без твердой руки. Сироты гуртами ходили по империи, просили подаяние и пели песню о бойне в ущелье Казан. А вдовы шайками ездили по империи, насиловали и крали мужчин.
Тем временем чиновный певец, тянущий во всю силу легких последние гласные в строках, что бы выходило жалостливей и самоуничижительней, думал вот о чем.
Не простой народ, эти степные скотоводы. То ли на самом деле такие тупые, что кажутся умными, то ли что? Во всей империи: ни на южных, ни на западных, ни в центральных пределах, нет более наглых и самодовольных вельмож, чем при дворе вице-короля исторского. Да какой это король? Тот же пастух. Гоняет по просторам табуны, пьёт молоко кобылиц из серебряных кувшинов, называя их кубками, с гиканьем носится за случайно забредшими из северной тундры в поисках лучшей участи дикими орками да гоблинами. Только на три самых холодных месяца в году оседает двором в единственном городе степи — Арцахе. Гуляка… И придворные ему под стать.
Живут себе, в ус не дуют. Так, по краям, около лесов нечисть бродит. Да иногда в запущенных балках разводится. Ну, так с ней заезжие маги быстро справляются.
И власть им потакает. Подати платятся, что еще надо? А и есть с чего платить. Кони в войсках Императора откуда? Сухоголовые исторцы и длинноногие голтунцы — гордость конницы Императора — откуда? То-то. А ведь и кроме коней в восточном пределе полно ценного.
В Ведьмином лесу, на Бросовых землях или там, на кручах Рудных горах ни гуртов овец, ни стада тучных коров не вырастишь. А сыр и айран кто ж не любит?