Норки!
Шрифт:
Глава 67 МЫ СНОВА БУДЕМ ПРАВИТЬ!
ОТ АВТОРА
«Старый Лес» — не просто плод моего воображения; в нем воплотились многие черты хорошо знакомых и любимых мною Йоркширских долин, что в Камбрии, и долины реки Кэмел в Северном Корнуэлле.
Мне хотелось бы выразить свою искреннюю благодарность всем, кто так или иначе помогал мне в работе над книгой, и в первую очередь моей жене
Кроме того, мне хотелось бы с благодарностью упомянуть моих агентов Кэрола Блейка и Джулиан Фридман, которые помогали советами и поддерживали в трудные минуты, а также всех сотрудников издательства «Саймон и Шустер» за их самоотверженную работу, и в особенности — Ника Уэбба, который первым поверил в этот проект и продолжал неизменно верить в конечный успех, несмотря ни на что.
Сент-Мабин. Северный Корнуэлл
Пролог
— Туда! На волю! Скорее выходим!
Безумие полной луны охватило норок. Клетки сотрясались.
— Выходим! Выходим! Все выходим! — вопила стая и беспорядочно носилась по широкой игровой площадке.
Разумеется, ни о каком «туда» не могло быть и речи, и каждой норке это было хорошо известно. Клетки были столь крепки, а проволока столь толста и неподатлива, что никогда еще никому так и не удалось бежать, однако теперь, когда в слуховом окошке сарая показался яркий диск полной луны, они могли по крайней мере притвориться, что вот-вот сломают свою темницу.
И для многих, очень многих, мысль эта была подобна бальзаму. Сегодняшний день выдался скверным даже по здешним невысоким стандартам. Все были взвинчены до предела, а пуще других — Старейшины. Они даже вынуждены были применить Закон о нарушении общественного порядка и дать хорошенький нагоняй участницам свирепой и кровопролитной потасовки, вспыхнувшей между несколькими беременными самками. Не менее безобразная сцена разыгралась на игровой площадке, где банда молодых хулиганов затравила и едва не прикончила свою отчаянно визжащую жертву. Кроме этих двух происшествий день был омрачен еще несколькими не столь значительными столкновениями и ссорами, которые хоть и не имели серьезных последствий, но тем не менее еще больше накалили атмосферу.
Столкновения и драки между норками происходили постоянно, и способствовала этому сама жизнь в замкнутом пространстве, где раздражительность не находила выхода и страсти кипели словно в перегретом котле. Как бы ни старалась каждая отдельно взятая норка поладить с соседями — а это, учитывая агрессивный характер маленьких хищников, было настолько нелегко, что многие не старались вовсе, — напряженность в отношениях и недовольство друг другом накапливались и накапливались, пока самый воздух не начинал искрить и потрескивать, словно перед грозой. Злоба и раздражительность постоянно витали в воздухе, пропитывали его, а еле сдерживаемая агрессия грозила выплеснуться через край — и выплескивалась бы, если бы не полнолуния, когда норки, приходя в неистовство, тратили значительную часть своей разрушительной энергии. Всеобщая вакханалия, происходившая каждую ночь полной луны, специально организовывалась и направлялась Старейшинами, служа чем-то вроде предохранительного клапана для эмоций и чувств, которые официально именовались «Дурные Мысли» и которые в обычной жизни каждой норке строго предписывалось подавлять.
Старейшины знали, что к утру странная болезнь пройдет, как будто ее и не было, и при свете привычного, милого солнца они без труда сумеют восстановить свою власть над обитателями колонии и принудить их к соблюдению раз и навсегда заведенного порядка.
Пока же здесь царило безумие. И взрослые зверьки, и их совсем юные отпрыски пришли в настоящее неистовство и готовы были в ярости наброситься на кого или на что угодно.
Диск луны медленно плыл по пыльному стеклу слухового окна, заливая клетки голубым холодным сиянием, и самцы-норки торопливо собирались тесной группой.
— Туда! На волю! Выходим!
Ритмичные выкрики «Туда! Туда!» сменились нестройными приветственными воплями, когда первый самец отделился от толпы и с разбега бросился всем телом на проволочную сетку.
— Давай! Давай! Рви ее, ломай!!! — пронзительно визжали остальные, пока оглушенный ударом зверек неверными шагами отходил от решетки в сторону.
Под ритмичное притоптывание мягких лап по полу второй самец разогнался и, скрутившись в маленькое ядро, врезался в сетку спиной. Прочие самцы последовали его примеру. Они бились о сетку до тех пор, пока она не закачалась и не зазвенела под градом обрушивающихся на нее ударов. Самки хватали проволоку зубами, остервенело грызли и трясли ее, и бревенчатые стены сарая отзывались гудением и скрипом.
— Выбираемся! — кричали самые дерзкие, повисая на сетчатом потолке и поощряя своих товарищей на новые безумства.
Кто-то опрокинул кормушку и принялся долбить ею о глухую заднюю стену клетки, а толпа самцов перестроилась для нового штурма.
Шмяк! — первый с силой врезался в проволоку.
Шмяк! Шмяк!! Дзынь!!! — это таранили сетку остальные.
— Смотрите! — раздался во всеобщем бедламе чей-то испуганный крик.
Одна за другой норки останавливались, замирали на месте, и за считанные секунды в сарае стало совершенно тихо. В благоговейном молчании взирали они на запыленное слуховое окно в потолке.
С луной что-то происходило. Еще мгновение назад она была круглой и яркой, но теперь на глазах становилась все меньше и тусклее. По лунному лику двигалась какая-то тень, заслонявшая собой серебристый диск, хотя на небе не было видно ни одной тучи. Вот луна превратилась в тоненький серп, а потом исчезла вовсе, и дрожь страха пробежала по выгнутым хребтам, заставив встать дыбом бурые блестящие волоски.
И не успели норки переглянуться, как из отдельной клетки, куда Хранитель посадил Шебу, раздался тонкий визг.
Все внимание норок немедленно обратилось туда.
— Наконец-то эта сучка рожает! — шипели они. Все норки люто ненавидели Шебу. Когда-то Шеба жила на другой ферме, но, после того как мор унес жизни всех ее родственников, маленькую сироту привезли сюда. Одного этого было достаточно, чтобы исконные обитатели старого сарая отнеслись к ней с недоверием, ибо краеугольным камнем доктрины, которую проповедовали Старейшины, была подозрительность ко всему незнакомому.
Потом, когда Шеба выросла, она сама дала повод для недоброжелательства, наотрез отказавшись вступить в дамский кружок — или «Ведьмовник», как насмешливо прозвали его самцы. Когда Хранитель отсадил ее в отдельную клетку и привез откуда-то великолепного голубого самца, негодованию норок не было предела. Подливало масла в огонь и особое отношение, которое человек проявлял к Шебе, а самым возмутительным, доводящим обитателей главной клетки до исступления было индивидуальное кормление. Одного вида и запаха Хранителя, шедшего по проходу с металлической миской, из которой аппетитно свисали серебристые рыбьи хвосты, было вполне достаточно, чтобы старожилы начали корчиться от унижения и зависти.