Норма
Шрифт:
Марина оперлась руками о тахту, поцеловала Вику в живот:
— Ваше слово — закон, мадам. Может, кофейку выпьем?
— Давай.
Они встали, прошли на кухню. Марина задернула шторы, зажгла свет… Вика села за стол, зевая, посмотрела на отделанный деревом потолок:
— Симпотная кухонька.
— Нравится?
— Ага.
— Это муж покойный.
— Он что — умер?
— Разбился.
— Давно?
— Шесть лет назад
— Тебе с ним хорошо было?
— По
— Ласковый был?
— В постели?
— Ага.
— Да нет, что ты. Разве мужчины могут быть ласковы. Он веселый был. Хозяйственный. А ласковым — никогда…
— Это точно. Я весной с одним попробовала и опять то же самое. Лишь бы засунуть. А потом спать.
Марина понимающе кивнула, стала заваривать кофе.
Вика легко шлепнула ее по заду:
— А у тебя попка ничего. Беленькая, безволосая…
— Тебе волосатые не нравятся?
— А кому нравится? Я с армянкой одной рискнула переспать, так плевалась потом. У тебя вон какая чистенькая…
Вика быстро раздвинула маринины ягодицы и поцеловала сначала между, потом их:
— Сладкий кусочек… булочки…
Марина улыбнулась, поставила полную турку на огонь:
— Слушай, Вика, а ты тогда в троллейбусе точно знала, что я лесби?
— Ну, как же точно можно… ведь не написано…
— Но что-то чувствуется, правда? Какие-то волны, поля…
— Конечно. Ты так посмотрела быстро, ну я и подумала.
— Я флюиды испускала. Волны любви.
— А я подошла тогда и грудью, помнишь, оперлась о руку твою. Ты ее на поручне держала. Думаю, если уберет, значит пустой номер.
— А я прямо затряслась вся! Переволновалась страшно! Я красная была?
— Немного. Такая розовенькая, симпатичная. Юбочка клетчатая.
— А ты тоже мне сразу понравилась. Высокая, стройная…
— А потом народу все меньше и меньше. Конечная, а в салоне четверо. Ты, да я, да два мудака каких-то. И ты про две копейки спросила.
— Все-таки бог есть, правда? Это ж не случайность!
— Черт ее знает. А может — случайность.
— Нет, это закономерно все. Любимые должны быть вместе.
Кофе закипел, Марина быстро сняла турку с огня, разлила по чашкам:
— Вообще так здорово, когда с новой любимой, правда?
— Еще бы. В новинку. Слаще. У меня вон одна живет изредка ну как бы постоянная. Но надоедает, всетки. Ссоримся часто. А до нее тоже была одна. Лариска. Старше меня лет на семь. Так мы с ней поругались здорово. У нее одно на уме — свечку суй ей и клитор соси. Одновременно чтоб. Я говорю — на хуя тебе я тогда? Найди мужика, он хуй вместо свечки засунет. Она обиделась… но попочку твою я сегодня помучаю.
— А я твою грудь. Пей, прелесть моя.
Они взяли
— Бери.
— Нет, я так люблю.
Склонились над чашками.
Длинные Викины волосы поползли с плеч. Придерживая их, она отхлебнула и Марина отхлебнула из своей:
— Оля-ля… арабик, аромат…
— Это что, сорт такой?
— Ага. На Кировской покупала.
— Развесной?
— Ага.
— Здорово. Пахнет сильно.
— Его не бывает что-то последнее время.
— Редко?
— Ага. Пей с конфетой.
— Я не люблю сладкое.
— Ну, как хочешь. А я люблю.
Марина развернула конфету. Вика подула на кофе, подняла голову:
— Маринк, а что это над раковиной висит?
— Ааааа, — улыбаясь, Марина отправила конфету в рот. — Угадай.
Вика встала, подошла к раковине. Над ней висело сооружение из двух небольших, обтянутых марлей колб. На горлышке нижней поблескивало металлическое кольцо, от него тянулась вниз полупрозрачная трубка. Из трубки в раковину капала мутно-коричневая жидкость.
— Черт ее знает, — Вика откинула назад волосы, — Поебень какая-то…
Марина встала, подошла к ней, обняла:
— Детка, этот аппарат собирал академик. Мой дедушка. Не чета нам с тобой. Так что немудрено, что ты не понимаешь.
— Ну а зачем он тебе?
— Ты в институтах не училась?
— Конечно. Чего я там не видела.
— А ты кем работаешь?
— Соками торгую.
— А я преподаю в МГУ.
— Ни хуя себе! Ты что, профессор?!
— Нет. Старший преподаватель плюс младший научный сотрудник.
— Ни хуя себе! Во влипла я!
— Так вот… — Марина провела пахнущими кофе губами по смуглому Викину плечу, — аппарат этот для обработки нормы.
— Правда?
— Да.
— Здорово…
— Это мой дедушка сделал. Он химик был. Ты норму пробовала хоть раз?
— Однажды рискнула. У Зинки Лебедевой кусочек отщипнула.
— То-то, киса. А я регулярно. Двенадцать лет. Но благодаря моему гениальному дедушке, она уже ничем не пахнет. Ясно?
— Ясно. Молодец дедуля. И долго так висеть ей?
— Сутки. Норму с вечера намочишь в крутом таком содовом растворе, размягчишь, чтоб кашицей стала. А потом в аппарат. Туда мела, соляной кислоты и немного едкого натра. Вот. В горячей воде час, а потом над раковиной. А через сутки она отвисится, колбы разъединяю, там внутри формочка стеклянная, такая же, как норма — квадратная… формочки — плюх… — Марина провела рукой по Викиному животу, погладила гладко выбритый лобок. — И милости просим. Такая же норма.
— А не вредная она после всех этих кислот?