Норвежский детектив

Нюгордсхауг Герт

Ронни повторил имя:

— Бьёрн Уле… Такой бледнолицый парень, он еще чего-то там в университете учил, да? Рыжий? Вроде как немного в себе не уверенный?

— Вот-вот, похоже, — подтвердил я.

— Парень он, кажется, ничего, — сказал Ронни. — Но я с ним особенно не общался. Сам понимаешь, в таких поездках ни черта не разберешь. Нас ведь не меньше шестидесяти человек было. Тут уж со всеми не перезнакомишься, даже по пьянке. На выставке телок он, по крайней мере, не появлялся.

— Выставка телок?

— Было там такое. «Место встречи — Манила», как говорил Мюрму. Мюрму это тот тип, что организует такие поездки. А «Место встречи»— это специально

для тех парней, которые ни с одной из девиц заранее не списывались или липший шанс хотели поиметь, на случай если окажется, что их заочная знакомая рылом не вышла. У одного чудака из Бергена в списке аж восемь девиц было, и со всеми он собирался встретиться, да еще и на выставке телок присутствовал. Выбирай, какую хочешь! Мне это все не понравилось.

— «Место встречи — Манила»?

— Именно. Со мной был один приятель. У меня-то самого полный ажур. Алис меня в первый день на аэродроме встретила. И кранты! Ангелы поют, небо в алмазах. А у приятеля моего, у Гуннара, ни с кем договоренности не было. Ну и он как-то немножко скис. Мы с ним в самолете рядом сидели. Вот он меня и попросил составить ему компанию. Ну, это, я тебе скажу, был театр! Двадцать норвежских мужиков и с полста девиц. Многие, вроде как для приличия, с мамашами и сестрицами. Не из приятных зрелище. Будто идешь мимо витрин с первоклассными моделями. Оксфорд-стритский вариант Репербана. Сам сеанс происходил в шикарном салоне дорогой гостиницы. И все было на высшем уровне. Благопристойно до зевоты. Никакой тебе вульгарщины, никаких обжиманий в углу. Ты мог полчасика посидеть за столом, поболтать. А потом еще часик посидеть, если тебе девица по вкусу пришлась. А нет — тоже не беда, на другой выпас мог переместиться.

Ронни в задумчивости почесал татуировку на правой руке. Семнадцатилетним он приобрел это украшение в Ливерпуле. Мне тогда тоже было семнадцать. Мы побились об заклад насчет этой самой татуировки. Кто в последний момент откажется от этой затеи, оплатит операцию за другого. Я проиграл.

— Нет, — сказал Ронни, — не понравилась мне эта выставка телок. Что твой магазин. А девицы весь свой азиатский шарм на помощь призвали, только чтоб заполучить богатого муженька из нефтяной империи Норвегии. И я их прекрасно понимаю. В Маниле — как и в любом большом городе. Тут тебе и рай, и ад. Ты там не бывал? Нет? Увидел бы мадгаратскую мусорную гору в Маниле, сразу бы все мечты о дальневосточной экзотике куда подальше забросил. Там целые семьи в мусоре живут, и мусором. Десятки тысяч людей живут в лачугах, скроенных из хлама, что другие вышвырнули на свалку. Там есть молодые ребята, так они ничего, кроме мусора, никогда не видели. И шансов оттуда уехать у них никаких, разве что их насильно переселят в более современные трущобы. Может, у них и появится маленькая надежда, если Маркос выборы проиграет. А может, и нет. Кори Акино беднякам сочувствует. Но она сама из иного мира, из высших классов, и другой жизни не понимает. Смены правительства недостаточно. Срыть мусорные городки тоже недостаточно. Бедность не уничтожишь, если просто переселишь бедняков в новые и более дорогие трущобы.

Я сидел, наверно, совсем уж с дурацким видом, потому что Ронни засмеялся.

— Не ожидал услышать такие речи от старого морского волка-реакционера? — хмыкнул он. — Вспоминаешь наши бурные дискуссии в прежние времена? Успокойся, я не вступил на старости лет в Рабочую компартию марксистов-ленинцев. Я тоже за Виллока осенью голосовал.

Он посерьезнел и сказал:

— Но я видел мусорный городок в Маниле.

16

Даже

в пропотевшей и порванной нижней рубахе и с двухдневной щетиной на лице Стейнар Бьёрнстад производил впечатление человека, которому без раздумий можно доверить миллион, если хочешь вложить его в наиболее прибыльное дело. От него исходил резкий запах перегара, но и это не разрушало ощущения, что стоит только щелкнуть пальцами — и перед нами окажется молодой энергичный экономист, каковым хозяин квартиры, собственно, и был.

— Черт возьми, ну и времечко вы выбрали для визита, — пробормотал он, не вынимая изо рта сигареты. Каким-то непостижимым образом ему удалось произнести эту фразу так, что ее можно было принять за искреннее приглашение на деловой ленч.

— Мы с приятелем случайно оказались в этих краях, — объяснил Туре Квернму. — Ну, я и решил к тебе заглянуть.

Стейнар Бьёрнстад протянул вялую руку. Но пожал мою крепко.

— Стейнар, — сказал он.

— Антонио, — представился я.

— Проходите, — пригласил он. — Пивка?

— Спасибо, я за рулем, — ответил Туре.

— А мне вчерашнего достаточно, — отказался я.

И нисколько не преувеличил. Вечер у Ронни Хюсбю затянулся гораздо дольше, чем я рассчитывал, и когда мы наконец пожелали друг другу спокойной ночи, контрабандного виски в бутылке оставалось совсем на донышке.

Бьёрнстад пригласил нас в гостиную. На диване сидела светловолосая девушка лет шестнадцати или чуть больше, с бутылкой пива в руке. Трусы от купальника да расстегнутая рубашка — вот все, что на ней было. Увидев скрытный, едва заметный кивок Бьёрнстада, она поднялась и вышла из комнаты. Не совсем твердой походкой.

— Может быть, кофе? — предложил Бьёрнстад.

Мы с Туре не отказались, и хозяин вышел на кухню. Судя по доносившимся оттуда звукам, он сперва налил воды в кофеварку, а затем сполоснул чашки.

Мы находились в типичной холостяцкой квартире. Не совсем прибранной и не совсем чистой. Мебель дорогая, но купленная, видно, по случаю, без всякой системы. В одной из секций почти пустой стенки стояли цветной телевизор и видеоплейер последней модели. Судя по кассетам на подставке, хозяин предпочитал развлекательные фильмы. В двух углах громоздились метровой высоты кипы газет. На столе перед нами стояла переполненная пепельница и батарея из семи пустых пивных бутылок.

Тем не менее, когда Бьёрнстад вошел в комнату, мы словно бы очутились в стильно и со вкусом отделанном офисе в новом банковском здании суперсовременной архитектуры.

Он поставил на стол две почти чистые чашки.

— Ты говоришь по-норвежски? — спросил он меня.

— Вроде неплохо, — ответил я. — Я родился в Тронхейме. В «Родильном доме».

У него только непроизвольно дернулось веко — единственное, чем он выдал свое удивление. Мы услышали, как за блондинкой захлопнулась входная дверь. С кухни донеслось бульканье кофеварки.

— Туре тебе наверняка рассказывал, как мы славно попьянствовали два года назад в Маниле, — сказал Бьёрнстад. — Ну и компашка тогда подобралась.

Он просунул руку под брюки и без всякого стеснения почесал между ног. Потом повернулся к Туре:

— Я тебя с тех пор не видел. Ты все еще здесь живешь? Учишься?

— Видно, никогда не закончу, — вздохнул Туре. — Только долг за учебу растет. А ты в банк перебрался?

Бьёрнстад покачал головой:

— Я собственное дело открыл. На рынке столько денег, и они просто криком кричат, чтобы их с умом разместили.