Норвежский детектив
Шрифт:
Он показал на две строки в правой стороне экрана. «Finish time: [16] 6-JAN-1986 20.49.32.11»
«Start Time: [17] 6-JAN-1986 17.19.27.55»
— …означает, что он позвонил сюда из дома с помощью модема. А еще интересно вот это.
— Мы видим, что он подключился к системе в семнадцать часов девятнадцать минут двадцать семь и пятьдесят пять сотых секунды вечера шестого января этого года. Без десяти девять он от системы отключился.
16
Время
17
Время начала (англ.).
— И никакому дилетанту не удастся подменить эти данные другими? — спросил я с сомнением.
— Есть и другие возможности ввести ложную информацию, — ответил Лассе Квендорф.
Он снова стал нажимать на клавиши. Цифры и буквы забегали по экрану. Потом на нем появился текст.
— Это, — объяснил Лассе Квендорф, — последний файл, с которым он работал. Скорей всего это задача из «DA1», то есть базового курса программирования. Ничего удивительного, что он с ней работал, ведь по этой специальности как раз в январе экзамен.
Пальцы его снова забегали по клавишам, на экране появились новые цифры и буквы, новый текст.
— Два других файла, которыми он занимался в тот день, тоже упражнения, — сказал Лассе. — Он просто-напросто делал домашнее задание.
Картинка исчезла. Потом на экране показались две строки:
WAIT 0:0:15:00
WRITE SYS OUTPUT «НЕI, IDIOT!» [18]
— А теперь мы подходим к важному моменту, к тому, как можно ввести в машину ложные данные. Эти две строки обозначают программу, которая называется «Здорово!». Она составлена так, что если я дам команду начинать…
18
«Здорово, дубина!» (англ.)
Он несколько раз нажал на клавиши.
— …то через пятнадцать секунд на экране появится информация.
Мы подождали.
Через пятнадцать секунд на экране появилось: «ЗДОРОВО, ДУБИНА!»
— Если бы я дал команду начать через два часа, а не через пятнадцать секунд, — продолжал объяснения Лассе, — то машина вывела бы на экран «ЗДОРОВО, ДУБИНА!» в четверть второго. Сам я в это время мог бы спокойно сидеть в «Диккенсе» за бутылкой вина. Кстати, машина может без проблем выполнять и более сложные задачи, например, выбрать из памяти какой-нибудь файл, а потом снова зафиксировать его.
Он пустился в пространные объяснения, из которых я мало что понял. Тем не менее суть была мне ясна.
Человек, обладающий самыми элементарными познаниями в программировании, мог убить Бьёрна Уле Ларсена, скажем, часов в пять-шесть, а потом запустить простенькую программу, данные которой свидетельствовали бы, что убитый был еще жив в восемь пятьдесят. Ведь программа, выполненная самой машиной, все равно была бы зарегистрирована и заложена в память электронного чудовища, называемого VAX’om и представляющего собой мозг электронно-вычислительного центра Тронхеймского университета.
— А самое гениальное, — с воодушевлением заявил Лассе, — конечно, в том, что программа не только самостоятельно может выполнить задание. Она может после окончания работы стереть саму себя. То есть в таком случае потом уже нельзя выяснить, сама ли машина выполняла это задание или, как утверждают, это Бьёрн Уле Ларсен работал все время до самоубийства в девять часов. Возможен и тот и другой вариант, но университетская система не в состоянии дать ответ.
— Значит, — сказал я, — я нисколько вперед не продвинулся.
Я нашел Туре Квернму в читальном зале. Странно, но я ему обрадовался. Мы пошли вместе в столовую.
— Говорил с Лассе? — спросил он.
Я ответил утвердительно.
— Ничего утешительного?
— Ничего, — сказал я и, как мог, объяснил ему то, что узнал.
— Значит, стопроцентной уверенности, что Бьёрн Уле Ларсен покончил жизнь самоубийством, нет, — подвел итог Туре. — Но и доказательств, что его убили, у тебя нет. Так что никакого продвижения.
— Почти никакого, — поправил его я.
Он перевернул пустую кофейную чашку вверх дном, сперва трижды описав ею круг в воздухе.
— Бабка моя всегда так делала. Правда, до того, как появились кофеварки.
— У тебя есть время после обеда? — спросил я.
— Пойдешь дальше по списку?
— Да.
Туре внимательно поглядел в чашку:
— Светлое будущее. Вне всякого сомнения.
Он посмотрел в окно.
— Если кто-то действительно разыграл спектакль с компьютером Бьёрна Уле, то наверняка этот человек знаком с его ситуацией.
Я подождал.
— Леонарда — женщина очаровательная, она многим нравится, — объяснил он.
— Ты понимаешь, что это значит?
— К сожалению, да.
— Думаешь, так и было?
— Хочу верить, что нет.
Мы помолчали.
— Ты уверен, что у тебя есть желание пройти весь этот путь до конца? — наконец спросил он.
— У меня есть. А у тебя?
— Не знаю, смогу ли я выдержать еще несколько Мальвиков.
Случилось это после нашего разговора с похмельным экономистом Стейнаром Бьёрнстадом. Покинув квартал блочных домов в Навстаде, мы поехали по одному адресу чуть ли не в центре Лиана, на окраине Бюмарка. В списке, присланном мне Акселем Брехеймом, значились имена Фридтьофа и Элизабет Мальвиков. Туре не был уверен, но думал, что речь идет об одной филиппинско-норвежской семейной паре, ездившей тогда в Манилу навестить родственников жены.
Он ошибся.
Женщине, открывшей дверь, было далеко за семьдесят, даже около восьмидесяти. Она с большим недоверием разглядывала двух незнакомых молодых людей, стоявших на площадке. Одного белого, словно ангел, и другого — черного, будто обгоревшего, посланца второй, менее привлекательной половины потустороннего мира.
Туре импровизировал с полнейшим спокойствием.
Он принялся плести хитроумную цепь сложных объяснений, дескать, во время поездки в Манилу полтора года назад он занял тысячу крон, но будто бы забыл имя своего заимодателя. Он узнал, что Мальвики тоже ездили тогда в Манилу, но теперь ему понятно, что деньги он занимал не у мужа госпожи Мальвик. Нет, его кредитор был значительно моложе. Но может быть, госпожа Мальвик или ее муж помогут ему установить его имя.